I'm going to the cinema this evening/today evening. i'm fishing with my granddad on sunday/at sunday как правильно?

Thus evening
on Sunday

I am going to the cinema this today evening.
I am fishing with my granddad on Sunday

 Папа был веселый человек. Он играл на гитаре романсы и сочинял песни про разгильдяев и бюрократов. Спать долго он не любил. По выходным просыпался с рассветом и стучал в окна соседям:
     - Мужики, выходи, дело есть!
    - У, черт ранний, поспать не даст, - ворчали мужики, но поднимались и выходили во двор. - Чего опять надумал? - спрашивали они.
    - У Марии сарай развалился, дрова мокнут, подсобим, ребята? Дети у нее малые...
    - У Остапченко? - чесали соседи в затылках. - Так у нее мужик-то... того...
    - Враг, что ли? А ребятишкам, значит, зимой мерзнуть? Да и какой он враг? Ты ж, Мишка, с ним в литейке сколько лет оттрубил? Вы еще лес под цеха вместе валили, помнишь? А теперь - враг...
    - Ты это, Евгений, брось. Им виднее.
    - И я говорю, виднее. Скоро со всеми по правде разберутся. И Санька домой придет. Ну, нечего рассусоливать, бери топор. А ты, Ленька, доски тащи. Я вчера на заводе полкуба выписал.
    И закипела работа. К обеду крыша дровяника покрывалась золотым тесом.
    Мария, смущаясь, выносила из дома кастрюлю горячих щей. Из-за ее спины выглядывали две кудлатые головы.
    Мужики одобрительно гудели, шли за ложками, а кто и за припасенной на выходной чекушкой. Отец приносил гитару.
    Опорожнив кастрюлю и облизав ложки, мужики располагались на крыльце нашего дома. Закуривали.
    - Соколовский хор у Яра... - запевал отец.
    На звуки гитары тянулись женщины с детьми на руках. Я пристраивался на завалинке под окном Остапченко. За занавеской тетя Маша тихо о чем-то плакала.

 Папа был веселый человек. Он играл на гитаре романсы и сочинял песни про разгильдяев и бюрократов. Спать долго он не любил. По выходным просыпался с рассветом и стучал в окна соседям:
     - Мужики, выходи, дело есть!
    - У, черт ранний, поспать не даст, - ворчали мужики, но поднимались и выходили во двор. - Чего опять надумал? - спрашивали они.
    - У Марии сарай развалился, дрова мокнут, подсобим, ребята? Дети у нее малые...
    - У Остапченко? - чесали соседи в затылках. - Так у нее мужик-то... того...
    - Враг, что ли? А ребятишкам, значит, зимой мерзнуть? Да и какой он враг? Ты ж, Мишка, с ним в литейке сколько лет оттрубил? Вы еще лес под цеха вместе валили, помнишь? А теперь - враг...
    - Ты это, Евгений, брось. Им виднее.
    - И я говорю, виднее. Скоро со всеми по правде разберутся. И Санька домой придет. Ну, нечего рассусоливать, бери топор. А ты, Ленька, доски тащи. Я вчера на заводе полкуба выписал.
    И закипела работа. К обеду крыша дровяника покрывалась золотым тесом.
    Мария, смущаясь, выносила из дома кастрюлю горячих щей. Из-за ее спины выглядывали две кудлатые головы.
    Мужики одобрительно гудели, шли за ложками, а кто и за припасенной на выходной чекушкой. Отец приносил гитару.
    Опорожнив кастрюлю и облизав ложки, мужики располагались на крыльце нашего дома. Закуривали.
    - Соколовский хор у Яра... - запевал отец.
    На звуки гитары тянулись женщины с детьми на руках. Я пристраивался на завалинке под окном Остапченко. За занавеской тетя Маша тихо о чем-то плакала.