Напишите сочинение на хакасском языке на тему Абакан - столица Хакасии

Рим əскери қызметінде жүрген көрші тайпалар əскербасыларының тақ үшін күресі шиеленісті. Сол тұста Рим көрші халықтардың шапқыншылық жорықтарынан қатты күйзелді. Əсіресе, Африкада қоныс тепкен германдардың вандал тайпасының шабуылдары қатты соққы болып тиді. Батыс Рим империясы билеушілерінің ішкі қырқыстарын жақсы пайдалана білген вандалдар 455 жылы Римді алады. Қаланы аяусыз тонап, қиратып, өртейді. Халқын қырып-жояды, мыңдаған адамдарын құлдыққа айдап алып кетеді. Ешбір көңілге қонбайтын осы ойрандаушылық "вандализм" деген сөзбі қалыптастырды. Вандалдардың талқауынан соң "мəңгі қала" атанған Рим қираған үйіндіге айналады.

С первого прочтения очевидно, что шестой сонет насыщен вопросами, связанными прежде всего с проблемой выбора [37]. Все еще длящаяся любовь может оказаться просто болью; выбор между висками, осложняющий самоубийство, иронически напоминает о гамлетовском “быть или не быть”; творческая изобретательность Бога противопоставляется парменидовскому представлению о неизменной гармоничной вселенной; наконец, страстное желание коснуться уст любимой (что само по себе уже является переходом от желания самой возлюбленной к желанию героя) представлено как альтернатива прикосновению к ее груди.Однако все эти вопросы служат одной цели: оттенить центральный образ поэмы — обезглавливание. Жестокость этой казни подчеркивает, насколько важна символизируемая ею альтернатива: обезглавленное тело искусства — или мертвые тела истории, разлука — или любовь, вечность — или смертность. И поскольку этот ключевой вопрос тесно связан с излюбленными скульптурными формами Бродского — бюстом и торсом, — вначале нам необходимо рассмотреть роль статуи в философской поэтике Бродского этого периода и в особенности — в контексте удаления от пушкинского “скульптурного” мифа. Во-первых, у Бродского общение с изваяниями гораздо демократичнее, чем у Пушкина. Тут нет и следа мрачных навязчивых мыслей о старении и неизбежном остывании страсти. Статуи Бродского — не те враждебные и нерушимые воплощения фатума, которые мы видим в “Медном всаднике” и “Каменном госте”; это места для проекций, трехмерные экраны, на которых отражаются раздумья поэта о вечности. И потому они подвергаются куда более изощренной анимации, обычно принимая вид занятных сравнений с живыми людьми. Например, в эссе Бродского о его собственном медном всаднике, Марке Аврелии, имеется следующий пассаж: “Лицо сияет первоначальной позолотой, покрывавшей бронзу, а волосы и борода окислились и стали зелеными — так человек седеет” [38]. Знаменательно, что сами статуи не бессмертны, они крошатся и осыпаются, и их упадок — гипертрофированное отражение нашего. Причина столь явного сближения со статуями вытекает, однако же, из еще более явного несходства. Вот какое продолжение имеет цитата, приведенная выше:Мысль всегда стремится воплотиться в металл; и бронза отказывает вам в доступе, включая истолкование или прикосновение. Перед вами — отстранение как таковое. И из этого отстранения император слегка наклоняется к вам, вытянув правую руку для приветствия или благословения, иначе говоря, признавая ваше присутствие. Ибо там, где есть он, — нет вас, и vice versa [39].