Главная мысль в рассказе гулливер в стране лилипутов главная мысль в рассказе приключение тома сойера (для читательского дневника)

Тома сойера - главная мысль заключается в том, что человека (в нашем случае тома) не возможно переучть хорошим манерам, если чему то научился от этого не переучить.

Просто песня

-- ля-ля! -ля! ля-ля-ля-я-я-я- - весело пел плот инопланетного космического аппарата, приближаясь к земле. причина для радости имелась, и это совсем не опьянение. просто путь к земле долог и труден, но зато тут можно под завязку заправить аппарат энергией для будущих полетов. или выгодно продать. пилот так увлекся , что чуть не забыл включить "радионевидимость". спохватился только за поясом астероидов. всё в порядке! сейчас- но, если подлетаешь к земле - ни в чем нельзя быть уверенным до конца. -- бортовой номер сто пять порт приписки иргурдия, вы меня слышите? говорит координатор-распределитель энергии! -- какой еще координатор? ! -- куда прешь без очереди над лондоном не висеть! нью-йорк и манчестер вообще закрыты! милан - закрыт! над ним полгода назад два заправщика поцеловались, чуть взрыв сверхновой не устроили. тут от таких умников как ты не протолкнуться, в очередь! -- а где же заправляться, мне надо. -- или жди, или зависай над поволжьем где-нибудь. пилот добросовестно определил по карте куда послали, перевел взгляд на индикатор энергии и принялся канючить: -- господин координатор, ну как я над поволжьем заряжусь, ну там же придется год висеть. ну, господин там же свободного выплеска энергии в жизни не дождешься, господин координатор. -- поволжье. а очередь у нас на полтора года вперед. и завис борт сто пятый над через пять дней, после оформления аренду и с трудом перемещаясь в пространстве от переполнявшей чистой энергии, борт сто пятый отлетал в обратный путь. по не улавливаемым и неизвестным пока земным ученым волнам неслось: -- ля-ля! -ля! ля-ля-ля-я-я-я- -- борт сто пятый, порт приписки иргурдия, вы меня слышите? говорит координатор-распределитель энергии! почему нарушили галактические конвенции? ! -- да я ничего не нарушил. поставил аппарат на автопилот, а сам быстренько сгонял в самару и назад. у них там как раз футбольный матч проходил. ну, выиграла "крылья" у московского "спартака" шесть ноль. и со стадиона рванул выплеск энергии болельщиков. вот мой корабль и сделал запасец - -- у нас есть неопровержимые данные, что вы контролировали действия всех троих судей! и главного, и боковых! -- а ну, было. а что такого? все по честному. тут главное не подсуживать гостям. и не надо на меня наезжать! у меня на видео вся перипетии той записаны! ля-ля! -ля! ля-ля-ля-я-я-я- а из самары в космос продолжали бить фонтаны свободной энергии. которую пока на земле не научились

Образ печорина раскрыт в романе с разных сторон, однако ведущим композиционным принципом романа является принцип концентрированного углубления в мир душевных переживаний героя. расположение глав в романе также подчиняется этому принципу. в первой главе ("бэла") мы узнаем о печорине из уст его сослуживца штабс-капитана максима максимыча, во второй ("максим максимыч") герой дан в восприятии автора. это как бы внешняя сторона, доступная извне. а вот журнал печорина дает возможность увидеть "загадочную личность" изнутри. во второй части романа ("тамань", "княжна мери", "фаталист") читатель знакомится с главным действующим лицом из дневниковых записей, где события и характер героя предстают в своем непосредственном самовыражении. при этом автор отступает от хронологической последовательности (все происходящее во второй части романа предшествовало событиям, изложенным в главах "бэла" и "максим максимыч") с тем, чтобы углубить психологическую характеристику героя. расположение повестей обусловлено также и необходимостью ввести второстепенные персонажи, которые нужны для решения основной , стоявшей перед автором, - для объективного, многостороннего изображения героя. сначала печорин сталкивается с простыми, естественными в своих чувствах людьми - с бэлой, максимом максимычем, контрабандисткой (это первые три новеллы), затем - с людьми своего круга ("княжна мери", "фаталист"). разочарованной и гибнущей печоринской души изложена в исповедальных записках героя - со всей беспощадностью самоанализа; будучи одновременно и автором, и героем "журнала", печорин бесстрашно говорит и о своих идеальных порывах, и о темных сторонах своей души, и о противоречиях сознания. но этого мало для создания объемного образа; лермонтов вводит в повествование других рассказчиков, не "печоринского" типа - максима максимыча, странствующего офицера. наконец, в дневнике печорина и другие отзывы о нем: веры, княжны мери, грушницкого, доктора вернера. столкновения между печориным и другими персонажами позволяет с особенной четкостью показать отличие печорина от них, его ущербность по сравнению с ними и одновременно бесспорное его превосходство, и основная функция всех персонажей романа состоит в том, чтобы раскрыть центрального героя. это лишний раз подчеркивает его эгоцентризм. печорин занят только самим собой. он проявляет власть над чужой душой (бэла, мери, вера), чувствами других людей (грушницкий, мери), испытывает собственную волю (вулич, казак из "фаталиста"). григорий александрович печорин для нас - вполне определенное лицо, узнаваемая индивидуальность, неповторимо яркая и самобытная, но притом какие-то линии его портрета - зыблющиеся, колеблющиеся. портрет героя не является изображением только его внешности. лермонтов дает при этом и индивидуально-психологическую характеристику. портрет строится по определенной схеме: вначале внешние признаки, затем - признаки, характеризующие внутренную сущность персонажа: "он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками - верный признак некоторой скрытности с первого взгляда на лицо его я бы не дал ему более двадцати трех лет, хотя после я готов был дать ему тридцать. в его улыбке было что-то детское. его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб,на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна