Почему рассказ называется после , если большая часть рассказа посвящена 1 части? , . л.н. толстой "после ".

 Всё изменилось после того, как он увидел генерала на службе.На балу герой представлял генерала достойным человеком, но после бала взгляды героя изменились. Таким образом вторая часть является основной, ведь именно те события, что произошли после бала изменили жизнь героя.

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются глазища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полу людей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ –

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него – то малина

И широкая грудь осетина.

Мне понравилось это стихотворение потому что оно бросает вызов политической и социальной жизни России. Я преклоняюсь перед смелостью Мандельштама, который один среди всей толпы, изнемогающей от несчастья, но живущей по принципу – “Нам всё не нравится, но мы терпим и молчим”, высказал всю свою критическую точку зрения на окружающее.

 Ну, Котик, сегодня ты играла, как никогда, – сказал Иван Петрович со слезами на глазах, когда его дочь кончила и встала. – Умри, Денис, лучше не напишешь.Все окружили её, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и на всей её фигуре было написано торжество.– Прекрасно! превосходно!– Прекрасно! – сказал и Старцев, поддаваясь общему увлечению. – Вы где учились музыке? – спросил он у Екатерины Ивановны. – В консерватории?– Нет, в консерваторию я ещё только собираюсь, а пока училась здесь, у мадам Завловской.– Вы кончили курс в здешней гимназии?– О нет! – ответила за неё Вера Иосифовна. – Мы приглашали учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь, могли быть дурные влияния; пока девушка растёт, она должна находиться под влиянием одной только матери.– А всё-таки в консерваторию я поеду, – сказала Екатерина Ивановна.– Нет, Котик любит свою маму. Котик не станет огорчать папу и маму.– Нет, поеду! Поеду! – сказала Екатерина Ивановна, шутя и капризничая, и топнула ножкой.А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их и всё время говорил на своём необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю...Но это было не всё. Когда гости, сытые и довольные, толпились в передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава, мальчик лет четырнадцати, стриженый, с полными щеками.– А ну-ка, Пава, изобрази! – сказал ему Иван Петрович.Пава стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим тоном:– Умри, несчастная!И все захохотали.