Що ви знаєте про героїню шекспірівських сонетів про кохання?

Епоха Ренесансу позначена поверненням в європейське мистецтво оспівування земної любові після кількох століть панування в культурі Європи тільки божественного і небесного. Основний постулат Ренесансу — кожна людина має право на щастя, має право насолоджуватися земним життям, тілесної любов’ю.

Образ коханої людини в сонетах Шекспіра втілено у жінці зовсім не ангельської зовнішності. «Її очі на зірки не схожі. Не можна уста коралами назвати». Але вона для поета найкраща, вона викликає у нього почуття гарячі і пристрасні. Право на щастя, право любити і бути коханими мають звичайні люди, а не тільки обрані — це думка повністю відповідає філософії Ренесансу.

Шекспір ​​описує в сонетах цілком земну любов, з мріями продовжити себе в дітях, з ревнощами, з образами через зраду, з стражданнями від довгої розлуки, з насолодою від близькості з коханою людиною. Шекспір ​​розмірковує про найтонші аспекти любові. Наприклад, він описує почуття, що виникають, коли він гає, як рік від року старіє улюблена жінка:

«О, як я дорожу твоєї весною,

Твоєю прекрасною юністю в цвіту.

А час на тебе йде війною,

І день твій ясний жене в темряву".

Герасим — глухонемой дворник старой московской барыни. Это очень высокий, под два метра, молодой че­ловек, взятый барыней из деревни. Мы видим, как трудно привыкает Герасим к городу, какой скучной и никчемной кажется ему его новая работа. Совсем дру­гое дело в деревне. Там он привык к тяжелому, кресть­янскому труду, ценил этот труд и уважал его. Но как бы ни относился Герасим к своим новым обязанностям, выполнял он их аккуратно и тщатель­но, «на дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под его начальство разбитая кляча-водовозка, он только двинет плечом — и не только те­легу, самое лошадь спихнет с места…» Трудно было найти сторожа лучше, чем Герасим. Могучий рост его и недюжинная сила отпугивали любого вора. А после случая, когда двоих смельчаков-воров Герасим стук­нул лбами друг о дружку, двор, где служил этот чело­век, и вовсе обходили. Однако Герасим не только хо­рошо знал свои обязанности и честно их исполнял, но и оберегал свои права — на его место за столом ни­кто не смел садиться. Угрюмый с виду, замкнутый, Герасим душою лас­ков и добр. Влюбленный в Татьяну, он всячески стара­ется обратить на себя ее внимание: то подарок ей сде­лает, то расчистит перед ней дорогу, то просто мило ей улыбнется. Особенно ярко эти качества Герасима проявились в его отношении к бедному щенку. Герасим сам не мо­жет говорить, поэтому с Муму ему намного проще, чем с людьми, — здесь запросто можно обходиться без слов. Кроме того, животное никогда не обманет и не предаст. Расстаться с любимым другом — решение, продиктованное отчаянием и безысходностью. Утратив Муму, Герасим покидает деспотичную хозяйку, протестуя тем самым против жестокости и самодурства. Он, как под­невольная птица, вырвавшаяся наконец-то на волю. Мне Герасим очень нравится, не может не вызвать симпатии. Этот высокого роста, мужественный, редко улыбающийся человек на самом деле очень добрый и ласковый. И очень хочется верить, что если бы автор продолжил свой рассказ, то Герасим там обрел бы на­конец свое счастье.

Буря

Сорвались паруса, руль сломан… смерч морской
Вселил в матросов страх, как помп зловещих стоны;
Надежды рухнули, и с похоронным звоном
Кровавый солнца диск уходит на покой.

Стихии водной власть вздымается волной,
Взирает адский дух, из глубины взнесенный,
Чтоб на корабль пасть во мраке разъяренном,
Подобно воину, стремящемуся в бой.

Кто полумертв, лежит, кто, в муках изнывая,
В отчаянье друзьям объятья простирает;
Кто молится, чтоб смерть молитвой отпугнуть.

И лишь один сидел, в глубоком отчужденье,
И думал: счастлив тот, кто завершил свой путь,
Встречая с верою последние мгновенья [1 – с. 70 – 71].

В первом катрене дается теза: описывается положение, которое свидетельствует об обреченности корабля и плывущих на нем. Этот образ, созданный эпитетами: «сорвались паруса», «сломан руль», усиливается природными метаморфозами: уплывающее с горизонта светило, предвещающее гибель всем находящимся на судне. Мицкевич создал психологический эффект. Природная картина гармонирует с состоянием матросов и доводит их отчаяние до апогея. Строфа, естественно, завершена. Но она требует выплеска эмоций, поскольку высока энергия слога, генерирующего весь набор чувств, характерных для этой тезы. У сонета, помимо его диалектической структуры, есть семантическое пространство, построенное по принципу: тема – развитие – кульминация – финал.
Тематику обреченности почти разрушенного судна и его обитателей продолжает второй катрен. И, если первый катрен, носит описательный характер, и события протекают в относительно умеренном темпе, то во втором они развиваются молниеносно. Некий «адский дух» готов проглотить свою жертву по неведомым нам капризам природы, а, может, Воле Высших Сил, которые должны брать дань за неосмысленное нами бытие.
Фактор противопоставления, хоть и представлен тонко, ощутим. Если во втором катрене очевидно буйство водной стихии, которая выпускает воителя тьмы для окончательной схватки со своими жертвами, то в первом – она сосредоточена в подтексте: подводное течение смысла, вернее, замысла поэта. Это подлинная стихия: ею обуреваемы те, которые борются с ней. И она ничем не менее сильна, чем первая. Две буйные стихии сливаются друг с другом в третью, поэтическую, которой уже обуреваем сам поэт.
Действие, вызывающее противодействие, один из важных моментов закона единства и борьбы противоположностей. В действительности стихия их чувств не в состоянии укротить стихию морскую, обрекающую их души на гибель. Но обречена ли душа умирающего? – извечный вопрос, стоящий перед человеком. Каждому хочется верить в то, что он сможет найти веру в светлое будущее – пусть даже находящееся за пределами его понимания. И вот он превосходный синтез столкновения этих миров – стихий – наглядный образец гармонии двух антиномий. Неважно, в каком физическом состоянии не находился бы обреченный, он не верит в то, что обречен. Он борется до самого последнего вздоха, но не за эту жизнь, что неумолимо покидает его плоть, а тот призрак, который может предстать перед ним новым Эдемом.

Резюме убеждает читателя и не только тем, что легко умирать тому, кто верит, но и тем, что из каждого правила должно быть исключение. Последняя строка сонета является его замком, «последние мгновения» - ключевым словом, что соответствует концепции этого произведения.
Сонет «Буря» можно ассоциативно сравнить с сонетом Александра Федорова «На волнах», чья фабула трогает до глубины души, картиной лирической утонченности, несмотря на бушующий в своем неистовстве шторм. Подобный контраст, создаваемый описаньем маленькой «певчей птички» на фоне свирепствующей по эдгаровски демонической стихии, позволяет получить дантову формулу примиренья Земли и Неба. Здесь океан является т.н. связующим между ними звеном: с одной стороны, как принадлежащий Земле, с другой, как включающий в себя Небо, в качестве отраженья. Но, главное, впереди: снятие противоречий подкупает до слез.

Она о гибели грозящей ей не знала.
Вокруг был океан. Да небо без границ.
Сюда не залетал никто из смелых птиц [7 – с.500].

Возвращаясь к творчеству Мицкевича, следует отметить само качество сонета «Буря». Ведь создается впечатление, что корабль должен вот-вот исчезнуть с облика Вселенной, что до его гибели остается только миг… И это так, но длится он на протяжении всего сонета, т.е., целую Вечность.

Одиночество – излюбленная тематика в творчестве Мицкевича. Она символична и красной нитью проходит через многие его произведения, в особенности, через два уже представленных нами сонета. Есть нечто схожее в образах двух героев из этих сонетов.