Объяснение:
На вокзале встречаются два приятеля: один толстый — Миша, другой тонкий — Порфирий.
Тонкий вспоминает, как они вместе учились в гимназии, хвастается перед другом женой и сыном, рассказывает, что служит коллежским асессором. Но стоит ему узнать, что школьный товарищ дослужился до тайного советника и имеет звание выше, как его отношение к толстому резко меняется: он начинает говорить с другом подобострастным тоном, которым привык обращаться к начальству. Толстый морщится — для него статус друга не имеет значения. Тонкий не в силах победить свойственное ему чинопочитание. У него такое преданное выражение лица, что толстого начинает тошнить.
Толстый, отвернувшись, подаёт на прощание руку. Тонкий жмёт ему три пальца, он и его семья приятно ошеломлены тем, что человек, который был другом детства Порфирия, дослужился до такого чина.
Поделитесь своими знаниями, ответьте на вопрос:
Текст фотография на которой меня нет Задание:ответить на во Почему Витя Потылицын (автобиографический герой цикла рассказов «Последний поклон») и его друг Санька не сфотографировались со своим классом? Как Витя воспринимает случившееся? Как автор передаёт наивное, непосредственное доверчивое восприятие мира мальчиком? Что вызывает улыбку читателя? Найдите примеры трогательного комизма в авторском повествовании.
Тригонометриялық пальмы
Объяснение:
В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зеленых листов,
От знойных лучей и летучих песков.
И многие годы неслышно
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студеной
Еще не склонялся под кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.
И стали три пальмы на бога роптать:
«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!»
И только замолкли — в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Мотаясь висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали...
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.
И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копье на скаку.
Вот к пальмам подходит шумя караван:
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И гордо кивая махровой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро поит их студеный ручей.
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнем.
Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван;
И следом печальным на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.
И ныне все дико и пусто кругом —
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит —
Его лишь песок раскаленный заносит,
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.