ответ: Стихотворный цикл «Отзывы истории» , созданный Аполлоном Майковым в 1874 году, открывает лиро-эпическое стихотворение «Емшан». Фабула стихотворения представляет собой поэтическую обработку взятого из Галицко-Волынской летописи предания о половецких ханах Отроке и Сырчане. Важно отметить, что многие произведения цикла имеют документальную основу. Обработка А. Н. Майковым текста летописи, включение его в систему размышлений поэта привели к созданию нового – уже собственно майковского произведения. Перерабатывая исходный текст, поэт выявляет скрытые в нем возможности эмоционального воздействия, в итоге документальный материал приобретает свойства художественного сочинения. Произведению А. Н. Майкова присущ глубокий психологизм, а внутреннее состояние героя раскрывается через его переживания, эмоции. Только «пучок травы степной» (емшан) , привезенный из родных мест, смог пробудить в хане Отроке тоску по Родине и желание вернуться домой: «И смотрит хан и, сам не свой, // Как бы почуя в сердце рану, // За грудь схватился… // Пучок травы целуя, плачет!» . В стихотворении происходит обобщение частного случая, который приобретает философское звучание. Конкретное летописное повествование дает возможность писателю высказать главную мысль произведения: жизнь без Родины для человека невозможна. «Смерть в краю родном // Милей, чем слава на чужбине!» , – восклицает Отрок, а с ним и автор. Хотя героями стихотворения являются половецкие ханы, исконные исторические враги Руси, однако для поэта главное – чувство глубокой любви к Родине, органически присущее, по мнению А. Н. Майкова, любому человеку. Писателю в данном случае не важно, кто наделен этим высоким чувством: русский человек или половец.
В поэтическом переложении А. Н. Майкова «Емшан» синтезирует жанровые особенности былины (композиционное построение, общие места, прием ретардации) и летописи.
Если мой ответ вам, то можете отметить его как лучший
Поделитесь своими знаниями, ответьте на вопрос:
Рассказ "бежин луг" ответьте письменно на во Какие элементы фольклора имеются в данных историях? - Какие мифологические образы встречаются в данных историях?
Евгений Васильевич, — проговорила Анна Сергеевна, — пойдемте ко мне… Я хочу у вас спросить… Вы назвали вчера одно руководство…
Она встала и направилась к дверям. Княжна посмотрела вокруг с таким выражением, как бы желала сказать: «Посмотрите, посмотрите, как я изумляюсь!» — и опять уставилась на Аркадия, но он возвысил голос и, переглянувшись с Катей, возле которой сидел, продолжал чтение.
Одинцова скорыми шагами дошла до своего кабинета. Базаров проворно следовал за нею, не поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья. Одинцова опустилась на то же самое кресло, на котором сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
— Так как же называется эта книга? — начала она после небольшого молчания.
— Pelouse et Frémy, Notions générales… — отвечал Базаров. — Впрочем, можно вам также порекомендовать Ganot, Traité élémentaire de physique expérimentale.[1] В этом сочинении рисунки отчетливее, и вообще этот учебник…
Одинцова протянула руку.
— Евгений Васильевич, извините меня, но я позвала вас сюда не с тем, чтобы рассуждать об учебниках. Мне хотелось возобновить наш вчерашний разговор. Вы ушли так внезапно… Вам не будет скучно?
— Я к вашим услугам, Анна Сергеевна. Но о чем бишь беседовали мы вчера с вами?
Одинцова бросила косвенный взгляд на Базарова.
— Мы говорили с вами, кажется, о счастии. Я вам рассказывала о самой себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими людьми, отчего все это кажется скорее намеком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастьем, то есть таким, которым мы сами обладаем? Отчего это? Или вы, может быть, ничего подобного не ощущаете?
— Вы знаете поговорку: «Там хорошо, где нас нет», — возразил Базаров, — притом же вы сами сказали вчера, что вы не удовлетворены. А мне в голову, точно, такие мысли не приходят.
— Может быть, они кажутся вам смешными?
— Нет, но они мне не приходят в голову.
— В самом деле? Знаете, я бы очень желала знать, о чем вы думаете?
— Как? я вас не понимаю.
— Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам это самим известно, — что вы человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды — вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите? какая будущность ожидает вас? Я хочу сказать — какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? Словом, кто вы, что вы?
— Вы меня удивляете, Анна Сергеевна. Вам известно, что я занимаюсь естественными науками, а кто я…
— Да, кто вы?
— Я уже докладывал вам, что я будущий уездный лекарь.
Анна Сергеевна сделала нетерпеливое движение.
— Зачем вы это говорите? Вы этому сами не верите. Аркадий мог бы мне отвечать так, а не вы.
— Да чем же Аркадий…
— Перестаньте! Возможно ли, чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью, и не сами ли вы всегда утверждаете, что для вас медицина не существует
Все это прекрасно, Анна Сергеевна, но вы меня извините… я вообще не привык высказываться, и между вами и мною такое расстояние…
— Какое расстояние? Вы опять мне скажете, что я аристократка? Полноте, Евгений Васильич; я вам, кажется, доказала…
— Да и кроме того, — перебил Базаров, — что за охота говорить и думать о будущем, которое большею частью не от нас зависит? Выйдет случай что-нибудь сделать — прекрасно, а не выйдет — по крайней мере тем будешь доволен, что заранее напрасно не болтал.
— Вы называете дружескую беседу болтовней… Или, может быть, вы меня, как женщину, не считаете достойною вашего доверия? Ведь вы нас всех презираете.
— Вас я не презираю, Анна Сергеевна, и вы это знаете.
— Нет, я ничего не знаю… но положим: я понимаю ваше нежелание говорить о будущей вашей деятельности; но то, что в вас теперь происходит…
— Происходит! — повторил Базаров, — точно я государство какое или общество! Во всяком случае, это вовсе не любопытно; и притом разве человек всегда может громко сказать все, что в нем «происходит»?
— А я не вижу, почему нельзя высказать все, что имеешь на душе.
— Вы можете? — спросил Базаров.
— Могу, — отвечала Анна Сергеевна после небольшого колебания.
Базаров наклонил голову.
— Вы счастливее меня.
Анна Сергеевна вопросительно посмотрела на него.
— Как хотите, — продолжала она, — а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?
— А вы заметили во мне сдержанность… как вы еще выразились… напряженность?
— Да.
Базаров встал и подошел к окну.
— И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит?
— Да, — повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом.
— И вы не рассердитесь?
— Нет.
— Нет? — Базаров стоял к ней спиною. — Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились.