Какой самый редкий музыкальный инструмент? можно и не самый редкий.

Самый редкий инструмент орган

Музыкальный инструмент казу

Булат Окуджава был из того поколения, которое встретило войну сразу после школы. На фронте он оказался 18-летним юношей, воевал на Кавказе в течение двух месяцев, был ранен во время боев под Моздоком, а после выздоровления еще два года служил на границе с Турцией. Позже он рассказывал, что фронт его сильно впечатлил в силу возраста («был мальчишкой»), и его первые стихи были именно о войне. Годы спустя Окуджава вернулся в Москву после реабилитации родителей, стал известным поэтом и бардом, но военная тема не отпускала его никогда: он писал песни о войне и сам исполнял их со сцены.

«Это были в основном грустные песни. Потому что, я вам скажу, ничего веселого в войне нет», — утверждал он.

«Песенка о солдатских сапогах»

Когда началась война, Окуджава пытался пойти на фронт добровольцем, но раз за разом получал отказ в военкомате. Призвали его только в августе 1942 года, а на фронт он попал через два месяца учебы. Тот день Окуджава называл самым страшным в своей жизни, а себя описывал так: «Мне как-то смешно себя вспоминать и видеть себя — в обмотках, с кривыми ногами, с тонкой шеей, с большой пилоткой на голове, мечтавшего всю войну иметь сапоги и так и не получившего их…»

«Песенка о Лёньке Королёве»

Окуджава рассказывал, что написал эту песню в 1957 году, через много лет после того, как погиб его знакомый по Арбату по имени Ленька Гаврилов. В песне он стал «Королем», у которого, правда, не было «королевы». «Стихи словно сами пришли, строчка за строчкой. Как мне теперь кажется, чуть ли не в пять минут. И когда уже заканчивал придумывать стихотворение, то и музыка появилась, как будто всё это жило во мне и вдруг выплеснулось. Я еле успевал записывать...»
«Песня о московских ополченцах»

В июле 1941 года в Москве были сформированы 12 дивизий народного ополчения, еще четыре дивизии отправились на фронт осенью, когда немецкие войска уже рвались к самому городу. Окуджава и поет об ополченцах-добровольцах того времени, которые были плохо обучены и плохо вооружены, но смогли остановить врага, пусть и зачастую ценой своей жизни. «Песня о московских ополченцах» звучала во второй серии советско-американского документального проекта «Великая Отечественная» («Неизвестная война»).

«До свидания, мальчики!»

Эту песню Окуджава написал в конце пятидесятых и посвятил своему поколению: тем, кто родился в начале двадцатых и почти полностью сгорел в огне войны. Через несколько лет строку из этой песни использовал писатель Борис Балтер для своей повести о последних днях мирной жизни. Повесть была экранизирована в 1964 году. А в 1966 сама песня прозвучала во вполне мирной мелодраме «Не самый удачный день», экранизации повести Юлиана Семёнова «Дунечка и Никита».

«Песенка о пехоте»

Сам Окуджава во время войны был минометчиком и радистом в артбригаде, но в своих песнях часто упоминает пехоту, то есть тех, кто вынес основную тяжесть боев. «Простите пехоте, что так неразумна бывает она».

«Бери шинель, пошли домой!»

Эту песню на стихи Булата Окуджавы композитор Валентин Левашов написал для фильма Гавриила Егиазарова «От зари до зари»: истории о бывшем фронтовике, который и спустя много лет не может забыть войну. Фильм событием не стал (в отличие от предыдущей работы этого режиссера, экранизации «Горячего снега» Юрия Бондарева). Впрочем, хорошие песни пробивали себе дорогу отовсюду, а «Бери шинель…» была хорошей песней. Так случилось и тут: композицию услышал по радио Леонид Быков, который снимал военную драму «Аты-баты, шли солдаты…», и тоже использовал её в своей картине. Потом песня стала одним из символов, её часто исполняли на различных официальных концертах, а одним из исполнителей был Иосиф Кобзон.

«Мы за ценой не постоим»

самая известная военная песня Булата Окуджавы написана для фильма Андрея Смирнова «Белорусский вокзал». Правда, просили у него только текст, поскольку у картины был композитор (Альфред Шнитке). Но в итоге Смирнов и Шнитке одобрили и текст, и мелодию. Шнитке сделал маршевую оркестровку, и именно в таком виде она вошла в фильм, а потом и ушла в народ.

Колокольные звоны явились самым ярким темброво-колористическим элементом в русском народном искусстве, что обусловлено самой природой колокольного звучания, его физико-акустическими свойствами. Поэтому именно колокольность определила и оказала влияние на русскую композиторскую музыку в целом, в определённой степени предвосхитив развитие гармонического мышления ряда русских композиторов. Это привело к повышенной роли фонизма (т.е. преобладание красочности в гармонии и мелодии и ослабление их функциональной логики движения), и соответственно общей красочности, колористичности музыкального языка.
Колокольные звоны стали органичной частью музыкального стиля и драматургии произведений русских композиторов-классиков как в оперном, так и в инструментальном жанрах. Об этом писали выдающиеся критики, композиторы.
В. Стасов: “В который раз являются у нас звоны: без них русская школа жить не может!” (1, с. 349).
Н. Римский-Корсаков: “Ещё раз колокольный звон! Сколько раз, и в каких разнообразных видах я воспроизводил в оркестровке этот непременный атрибут древней русской жизни, хотя и сохранившийся до наших времён” (2, с. 188).
Причины данного явления – в особой распространённости колокольных звонов в России, которые по силе воздействия на народные массы оказались наиболее значительным художественным элементом в инструментальном народном искусстве. Эта своеобразная звуковая колористическая атмосфера быта русских городов и селений с детства окружала каждого художника, оказывая влияние на его творчество. По признанию Б. Асафьева “ритмы колокольного звона … принадлежат к разряду ощущений, с раннего детства внедрявшихся в нашу психику” (3, с. 13). Об этом же свидетельствуют детские музыкальные впечатления и привязанности Глинки: “Музыкальная выражалась в это время страстью к колокольному звону (трезвону); я жадно вслушивался в эти резкие звуки…” (4, с. 212).
Тенденцию к колористичности музыкального языка можно наблюдать в первом классическом образце – опере М. И. Глинки “Иван Сусанин” в заключительном хоре “Славься”, где средством динамизации становится наслоение на партию оркестра и хора колокольного звона.
В творчестве композиторов “Могучей кучки” колокольные звоны стали действенным средством дальнейшего колористического обогащения гармонии и фактуры. “Картинки с выставки” М. П. Мусоргского – одно из самых ранних претворений колокольности в русской инструментальной музыке: в последней пьесе цикла “Богатырские ворота…” композитор средствами колокольной фактуры гармонических красок создаёт истинно русский богатырский образ. Самым ярким моментом в финале – является имитация фактурно-тематического развития колокольного звона: перезвон низких колоколов (1-4 т), перезвон низких и средних (5-8 т), перезвон низких, средних и зазвонных (9-26 т), собственно звон (27-30 т).
В пьесе “В монастыре” из “Маленькой сюиты” для фортепиано А.П. Бородина воплощается жанр погребального звона; в увертюре “Светлый праздник” Н.А. Римского-Корсакова передана стихия праздничных звонов – “Красный” звон, набатный, праздничный перезвон, наконец, большой праздничный звон. Как сообщает В. В. Ястребцов со слов самого Н.А, Римского-Корсакова, “…звон в его “Пасхальной увертюре” не какой-либо случайный, а так именно звонили в мужском Богородицком монастыре в Тихвине” (5, с. 112).
Драматургические функции колокольных звонов в русских операх непосредственно связаны с идеей произведения. В них колокольность, органично вплетённая в музыкальную ткань, является характеристикой конкретного и, как правило, особо значимого элемента сценического действия, подчас вырастая в произведении до значения сквозной темы-идеи, определяет национальный колорит.Выделяется несколько главных художественных аспектов, в образном претворении которых важнейшая роль принадлежит колокольным звонам: выражение народного торжества, ликования; воплощение лирико-драматической и трагической коллизий, раскрывающих психологическое состояние героев; показ национальных черт русского характера.