Доклад о музыкальном произведении бетховена "симфония №7"

В 1812 году Бетховен выпустил в свет две симфонии — последние произведения в этом жанре, относящиеся к «зрелому» периоду. Тема радостного прославления жизни, веселья, юмора нашла в каждой из них ярко индивидуальное преломление. В обеих господствует стихия танца, трактованная в каждой совершенно по-разному.

Интерес к образам народно-национального искусства, к поэтизации бытового танца ярко проявился в Седьмой симфонии A-Dur (ор. 92). Вагнер назвал это произведение «апофеозом танца». Действительно, поэзия танца (то есть коллективно организованного ритмического движения) воплощена в каждой ее части. «Непостижимо прекрасная», по словам М. И. Глинки, Седьмая симфония выделяется своей оригинальностью и очарованием. А. Н. Серов усматривал в ней «героическую идиллию».

Симфонию открывает свободно построенное вступление. Глубокое чувство томления охватывает слушателя при первых протяжных, вибрирующих звуках гобоя, поющего мотив волшебной красоты; по своей тембровой характеристике и общему художественному строю он предвосхищает мотив волшебного рога Оберона, ставшего для следующего поколения символом образа прекрасной романтической мечты в музыке:

Играла скрипка. Музыка взлетела ввысь, над морем, и, достигнув самой

высокой ноты, падала на землю, стонала. Словно скрипач водил смычком не по струнам, а по сердцу.

Волны пели в тон струнам. Печально катило их море к каменистому берегу,

на котором одиноко стоял скрипач со своей скрипкой. Он доиграл и опустил смычок.

Скрипач был гордостью этого небольшого города, раскинувшегося на

берегу южного моря. Его знали все - от нищих, облепивших крыльцо церкви, до

Управляющего городом, от босоногих карапузов до седовласых старцев, возраста которых не знал ни один житель города, да и они сами его точно не помнили.

Музыку скрипача знали все. Когда он играл, переставали плакать дети,

умолкали самые завзятые спорщики, оставляли свои пересуды сплетницы, сапожник

откладывал в сторону молоток, останавливались извозчики, стихал птичий щебет и цокот женских каблучков по булыжной мостовой, казалось, что даже море бережнее несет волны к берегу и ветер осторожнее шевелит листвой. Все слушали скрипача.

В его музыке было все - смех детей, биение влюбленных сердец, шум дождя

и вкус морских брызг, слезы матерей и лепет нищих, просящих подаяния, праздничный колокольный звон и звуки набата, взмах крыльев ласточки и скрип корабельных снастей - каждый, слушая его музыку, находил в ней свое.

Играла скрипка. Музыка взлетела ввысь, над морем, и, достигнув самой

высокой ноты, падала на землю, стонала. Словно скрипач водил смычком не по струнам, а по сердцу.

Волны пели в тон струнам. Печально катило их море к каменистому берегу,

на котором одиноко стоял скрипач со своей скрипкой. Он доиграл и опустил смычок.

Скрипач был гордостью этого небольшого города, раскинувшегося на

берегу южного моря. Его знали все - от нищих, облепивших крыльцо церкви, до

Управляющего городом, от босоногих карапузов до седовласых старцев, возраста которых не знал ни один житель города, да и они сами его точно не помнили.

Музыку скрипача знали все. Когда он играл, переставали плакать дети,

умолкали самые завзятые спорщики, оставляли свои пересуды сплетницы, сапожник

откладывал в сторону молоток, останавливались извозчики, стихал птичий щебет и цокот женских каблучков по булыжной мостовой, казалось, что даже море бережнее несет волны к берегу и ветер осторожнее шевелит листвой. Все слушали скрипача.

В его музыке было все - смех детей, биение влюбленных сердец, шум дождя

и вкус морских брызг, слезы матерей и лепет нищих, просящих подаяния, праздничный колокольный звон и звуки набата, взмах крыльев ласточки и скрип корабельных снастей - каждый, слушая его музыку, находил в ней свое.