Пётр Петрович Петухов, поручик пятьдесят пятого Подольского пехотного полка, получил по почте письмо, полное приятных пожеланий. «Приезжайте, — писала прелестная Полина Павловна Перепёлкина, — поговорим, помечтаем, потанцуем, погуляем, посетим полузабытый, полузаросший пруд, порыбачим. Приезжайте, Пётр Петрович, поскорее погостить».
Петухову предложение понравилось. Прикинул: приеду. Прихватил полуистёртый полевой плащ, подумал: пригодится.
Поезд прибыл после полудня. Принял Петра Петровича почтеннейший папа Полины Павловны, Павел Пантелеймонович Пётр Петрович, присаживайтесь поудобнее», — проговорил папаша. Подошёл плешивенький племянник, представился: «Порфирий Платонович Поликарпов Появилась прелестная Полина. Полные плечи прикрывал прозрачный персидский платок. Поговорили, пошутили, пригласили пообедать. Подали пельмени, плов, пикули, печёнку, паштет, пирожки, пирожное, пол-литра померанцевой. Плотно пообедали. Пётр Петрович почувствовал приятное пресыщение.
После приёма пищи, после плотного перекуса Полина Павловна пригласила Петра Петровича прогуляться по парку. Перед парком полузабытый полузаросший пруд. Прокатились под парусами. После плавания по пруду пошли погулять по парку.
«Присядем», — предложила Полина Павловна. Присели. Полина Павловна придвинулась поближе. Посидели Прозвучал первый поцелуй. Пётр Петрович притомился, предложил полежать, подстелил полуистёртый полевой плащ, подумал: пригодился. Полежали, повалялись, повлюблялись. «Пётр Петрович – проказник, прохвост», — привычно проговорила Полина Павловна.
«Поженим, поженим плешивенький племянник. «Поженим, поженим», — пробасил подошедший папаша. Пётр Петрович побледнел, пошатнулся, потом побежал прочь. Побежав, подумал: «Полина Петровна – прекрасная партия, полноте париться».
Перед Петром Петровичем промелькнула перспектива получить прекрасное поместье. Поспешил послать предложение. Полина Павловна приняла предложение, позже поженились. Приятели приходили поздравлять, приносили подарки. Передавая пакет, приговаривали: «Прекрасная пара».
Объяснение:
Феней, дворы наши делит ледащий заборишко. И уж какие тут секреты…
Вот кормит баба Феня обедом внука, кормит и приговаривает:
— Хлебушка, хлеба поболе ешь… Не боись, откусывай. А то как же… С хлебушком и сытый будешь. А так разве тебя накормишь. Кусай, кусай, не прилепивайся. Зубки у тебя молодые, вострые, — припевает она возле внука. Отойдет по своим делам, и снова воротится, и снова свою песню ведет:
— А хлеба чего не ешь? Это почему ж так? Либо он горький, полыном отдает?
— Баба, ну, отстань. Кто же с макаронами хлеб ест? — разъясняет внук. Там мука и там мука.
— Гос-споди… Да как же без хлеба! Без хлеба тебя не укормишь. Без хлеба ты не знай сколько смолотишь. А макароны из магазина берем, они денежку стоят. А с хлебушком оно…
Начнет внук чай пить, а баба Феня снова тут:
— Какой сахарный… Это кто же по стольку кладет? На тебя и сахару не настатишься, никаких зарплатов не хватит. А от него, от сахару, да от конфетов ваших зубы падают, — пугает она. — Да…
Внук бабкины слова слышал, и переслышал, и слушать устал. Он лишь иногда, для порядку, огрызнется: «Не боись, не выпадут», — и дело с концом.
Баба Феня тут же его окорачивает:
— У-ух, еще скусывается… Молодой, а зубатый. Научилися со старыми разговаривать. Повыучили их в школе. В старые бы времена…
Но с внуком что… С внуком баба Феня поговорить умела. А вот вечерами…
За ужин обычно садились все вместе: сын с невесткой, внуки, а баба Феня наливала, потом и сама, коли была охота, вечеряла. За ужином было труднее.
— Мама, — спрашивала невестка, — а сметана у нас есть? А ну, слазь в погреб, — приказывала она сыну. — Принеси сметану.
Баба Феня вздыхала и будто с собой разговаривала:
— Такой ныне борщ жирнючий. Прямо не мясо попалось, а сало одно. И заправку я пережаривала с маслицем. Много маслица клала, — и замолкала, поджав губы, и с немым укором глядела на всех.
Уже привыкли к этим разговорам. Уже привыкли. Но невестка нет-нет да и звякнет ложкой и мужа глазами ожгет. А сын у бабы Фени хороший. Он лишь скажет:
— Ну, чего ты, мама? Жалко, что ль…
— Мне не жалко, — дрогнет голос у бабы Фени. — Не мое, вами купленное. А только, я говорю, жирнючий борщ. И маслица я добавляла.
— Жадная ты какая-то стала, — засмеется сын.
После таких разговоров баба Феня приходит к нам, к моей матери. И долго сидят они на ступенях крыльца, вспоминают.
— Жадная… — в десятый раз жалуется баба Феня. — А вот в войну, когда мы уходили… С утра лопату беру и иду. А пайку свою, хлебушко-то, вроде забуду, им оставлю. Сама день-деньской водичку да водичку… День-деньской. А норму надо сделать, кубометры. Обмеряют вечером. Домой прибежишь, похлебаешь щец из лебеды… Вот и жадная…
Моя мать молчит, слушает, вздыхает.
— А после войны… По карточкам получишь, поглядишь… Господи, да рази…
Мать молчит и вздыхает. А в соседнем, бабы Фенином, дворе невестка посуду моет, позвякивает, сын в огороде, внуки со своими делами. Все уже привыкли. Не первый день такое. Но раньше незаметно было, а вот теперь…
Поделитесь своими знаниями, ответьте на вопрос: