Написать сжатое изложение. 40 художник не только прикоснулся к волшебному миру пушкинского творчества, он в него вошёл. и ввёл за собой читателя. недаром то издание романа, где по полям бегут рисунки кузьмина, берёшь в руки с особым волнением: кажется порой, что пред тобой рукопись, ещё не остывшая от бега волшебного пера. сейчас уже можно говорить о традиции обращения к эскизам и наброскам самого поэта в графике, хотя к пушкину художники идут разными путями. но то, что сделал кузьмин, иллюстрируя «евгения онегина», неповторимо. первым, кто обратил самое серьёзное внимание на пушкинские рисунки, был график николай кузьмин. его рисунки к роману «евгений онегин» в книге размещены как наброски пушкина — на полях. они как бы мгновенные зарисовки, сделанные почти на ходу. но это только кажется. с каким терпением, с какой любовью надо было вникать в рисунки поэта, чтобы научиться не подражать ему, нет, но рисовать, каждой линией, каждым штрихом напоминая неповторимую манеру пушкина! и вот, рассыпавшись между онегинских строф, непринуждённо живут у нас на глазах герои романа онегин, ленский, барышни ларины, светская толпа, петербургская а между ними, всё чаще — кто же это, знакомый и незнакомый? — всё чаще мелькает худощавое лицо в бакенбардах, удивлённые тонкие на рисунках кузьмина пушкин становится героем своего романа, и героем самым главным и самым интересным. и дело не в том лишь, что пушкин у художника похож на автопортрет, а в том, что наконец-то образ поэта занял то место в романе, какое ему подобает. линия рисунка легка и музыкальна, как онегинская строфа, она этой строфе созвучна. нарисовать письмо онегина, или размышления поэта о гибели ленского, или тоску татьяны об уехавшем онегине невозможно. но изобразить на бумаге, как онегин скучает у себя в кабинете, как ленский падает в снег, как татьяна бродит по дому онегина, можно. нарисовать героев так, чтобы за ними чувствовалась пушкинская симпатия и пушкинская ирония, можно.