Подчеркни буквы твёрдых согласных звуков в словах стул, , спектакль, полька , банька

Стихи Цветаевой бывают трудны, требуют вдумчивого распутывания хода ее мысли. Но в них нет игры со словами,  смутных намеков,  импрессионистической невнятности. 
 Мощь и богатство цветаевских ритмов ни с чем не сравнимы. 
Ее нагромождения ударных слогов, ее тире, ее переносы  призваны сделать более весомым содержание. 

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, 
И все равно, и все едино. 
Но если на дороге – куст 
Встает, особенно – рябина … 

Эмоциональность и мысль – все сплелось в Цветаевой в неразрывное целое. 
И это не только черта ее творчества, но и всей ее натуры  и даже внешнего облика. 
Рассказчик  познакомился с Мариной Ивановной в декабре 1939 года в Голицынском «Доме творчества». Он никогда раньше не видел  ни самой Цветаевой, ни ее портретов, фотографий. Он представлял ее утонченно – изысканный по ассоциации с альтмановским портретом Ахматовой. 
Оказалось - ничего подобного. Она была одета в  свитер и   длинную шерстяную юбку. Выглядела очень строго и держалась прямо.

В её фотографиях  нет главного –  очарования,  которое было свойствено ее красивой русской речи, тонко обрисованным, точно «вырезанным» чертам ее лица. 

Стихи Цветаевой бывают трудны, требуют вдумчивого распутывания хода ее мысли. Но в них нет игры со словами,  смутных намеков,  импрессионистической невнятности. 
 Мощь и богатство цветаевских ритмов ни с чем не сравнимы. 
Ее нагромождения ударных слогов, ее тире, ее переносы  призваны сделать более весомым содержание. 

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, 
И все равно, и все едино. 
Но если на дороге – куст 
Встает, особенно – рябина … 

Эмоциональность и мысль – все сплелось в Цветаевой в неразрывное целое. 
И это не только черта ее творчества, но и всей ее натуры  и даже внешнего облика. 
Рассказчик  познакомился с Мариной Ивановной в декабре 1939 года в Голицынском «Доме творчества». Он никогда раньше не видел  ни самой Цветаевой, ни ее портретов, фотографий. Он представлял ее утонченно – изысканный по ассоциации с альтмановским портретом Ахматовой. 
Оказалось - ничего подобного. Она была одета в  свитер и   длинную шерстяную юбку. Выглядела очень строго и держалась прямо.

В её фотографиях  нет главного –  очарования,  которое было свойствено ее красивой русской речи, тонко обрисованным, точно «вырезанным» чертам ее лица.