Выделите причастный оборот ноги бежали сами собой. их невозможно было остановить. до первого поворота мальчик еще кое-как боролся с силой земного притяжения. он подворачивал каблуки и хватался за сухие нитки корней, повисших над дорожкой. но гнилые корни рвались. из-под каблуков сыпалась глина. мальчик был окружен облаком пыли, тонкой и коричневой, как порошок какао. пыль набивалась в нос, в горле першило. пете это надоело. э, будь что будет! он закричал во все горло, взмахнул руками и очертя голову ринулся вниз. шляпа, полная ветра, колотилась за спиной. матросский воротник развевался. в чулки впивались и мальчик, делая страшные прыжки по громадным ступеням естественной лестницы, вдруг со всего маху вылетел на сухой и холодный, еще не обогретый солнцем песок берега. песок этот был удивительной белизны и тонкости. вязкий и глубокий, сплошь истыканный ямками вчерашних следов, оплывших и бесформенных, он напоминал манную крупу самого первого сорта. он полого, почти незаметно сходил в воду. и крайняя его полоса, ежеминутно покрываемая широкими языками белоснежной пены, была сырой, лиловой, гладкой, твердой и легкой для ходьбы. чудеснейший в мире пляж, растянувшийся под обрывами на сто верст от каролино-бугаза до гирла дуная, тогдашней границы румынии, казался диким и совершенно безлюдным в этот ранний час. чувство одиночества с новой силой охватило мальчика. но теперь это было совсем особое, гордое и мужественное одиночество робинзона на необитаемом острове. петя первым делом стал присматриваться к . у него был опытный, проницательный глаз искателя приключений. он был окружен . он читал их, как майн рида. черное пятно на стене обрыва и серые уголья говорили о том, что ночью к берегу приставали на лодке туземцы и варили на костре пищу. лучевидные следы чаек свидетельствовали о штиле и обилии возле берега мелкой рыбешки. длинная пробка с французским клеймом и побелевший в воде ломтик лимона, выброшенный волной на песок, не оставляли никаких сомнений в том, что несколько дней назад в открытом море иностранный корабль. между тем солнце еще немножко поднялось над горизонтом. теперь море сияло уже не сплошь, а лишь в двух местах: длинной полосой на самом горизонте и десятком режущих глаза звезд, попеременно вспыхивающих в зеркале волны, осторожно ложащейся на песок. на всем же остальном своем громадном пространстве море светилось такой нежной, такой грустной голубизной августовского штиля, что невозможно было не вспомнить: белеет парус одинокий в тумане моря хотя и паруса нигде не было видно, да и море ничуть не казалось туманным.