(1) — о сын шелудивой гиены! — кричал, обращаясь к соседу, какой-то хилый старик, тощий и скрюченный, похожий на букву "мим". (2) — о презренный невежда, не умеющий даже написать как следует "алиф"! (3) все помнят, какую жалобу в суд сочинил ты минувшей зимой. (4) вместо "факел начальствования и благочестия", ты написал "факал — плакал на кол — шествования…"; "факал — на кол — плакал" — вот что ты написал! (5) — кто написал "факал — на кол"? … (6) я написал "факал — плакал"? — задохнулся от ярости его сосед, похожий на букву… но даже нельзя сказать, на какую он был похож букву, — скорее, на весь арабский алфавит сразу, ибо всё время менял свои очертания, находясь в беспрерывно мелко трясучем движении каждой частью тела отдельно — головой, ногами, руками, пальцами и спиной; казалось, что даже и внутренности его тоже всё время движутся и перемещаются в животе. (7) — вспомни лучше, как в году ты чуть не погубил своего доверителя, когда в к эмиру, вместо "величество", ты написал: "яичество"! (8) вспомни! (9) кругом хихикали, хохотали, фыркали, подхрюкивали на разные голоса. (10) скрюченный, похожий на "мим" писец весь перекосился и заскрежетал зубами, готовясь достойно ответить. (11) маленький насреддин не стал дожидаться его ответа и мимо. (12) не без труда разглядел он среди этого самума злобы одного пожилого писца, не принимавшего участия в общей склоке, — да и то не по благоразумию и кротости, а по другой весьма тонкой причине. (13) он слушал. (14) вытянув длинную шею, блестя на солнце огромным голым черепом, как бы сплюснувшим своею тяжестью сдавленное костлявое лицо, он слушал, хватая на лету каждое слово, неосторожно брошенное в горячке взаимопопрёков и могущее послужить ему для доноса. (15) и тут же тайно записывал, чужеземными буквами, дабы какая-нибудь случайность не открыла его перед остальными писцами. (16) когда маленький насреддин подошёл к нему, — он как раз записывал. (17) "яичество", — шептал он, скрипя тростниковым пером, — и такая пришипилась в углах его тонких губ, такая тихая, змеиная, зловеще-радостная усмешка, что по ней безошибочно заранее можно было определить вкус той яичницы, которую намеревался он изготовить для кого-то в ближайшем будущем из этого "яичества". (18) подняв глаза на маленького насреддина, он спросил: — что тебе нужно, мальчик? (19) — мне нужна коротенькая надпись — тушью, на китайской бумаге. (20) совсем коротенькая. (21) — коротенькая надпись! — воскликнул писец, обрадовавшись доверителю, да ещё такому, перед которым по младолетию и неопытности его — можно во всю ширь безоглядно распустить павлиний хвост вранья. (22) — же, мальчик, судьбу, которая тебя ко мне, ибо никто лучше меня во всей бухаре не пишет именно кисточкой, именно тушью и как раз на китайской бумаге! (23) когда я был правителем дел большого дивана в багдаде и носил на своём парчовом халате знак большого льва — золотой знак, осыпанный алмазами, мне самим калифом… (24) маленькому насреддину пришлось выслушать его враньё всё до конца, — нам же нет в этом никакой нужды, тем более что каждый многократно сам слышал нечто подобное. (25) такое враньё о своём величии вечно среди людей, сброшенных на дно жизни, и сопровождает все поколения, оставаясь одним и тем же в своей сущности. (26) рассказав о превратностях судьбы, о коварствах врагов и на этом закончив, писец вопросил: — какая тебе нужна надпись, мальчик? (27) говори — я и тебя осчастливлю. (28) — всего три слова, — сказал маленький насреддин. (29) — большими буквами: "зверь, именуемый кот". (30) — как? (31) повтори… (32) "зверь, именуемый кот"? (33) гм… (34) писец поджал губы и устремил на мальчика пронзительный взгляд своих остреньких цепких глаз: — а зачем, скажи, понадобилась тебе такая надпись? (35) — кто платит, тот знает, за что он платит, — уклончиво ответил насреддин. (36) — какова цена? (37) — полторы таньга, — последовал ответ. (38) — так дорого? (39) всего три слова? (40) — зато — какие слова! — отозвался писец. (41) — (42) — он сделал таинственно-зловещее лицо. (43) — (44) — он это слово, придав ему какой-то преступно-заговорщицкий оттенок. (45) — (46) — он вздрогнул и отпрянул всем телом, как бы коснувшись змеи. (47) — да кто же тебе возьмётся за такую работу дешевле? (48) пришлось маленькому насреддину согласиться на цену в полторы таньга, хотя он так и не понял, в чём состоит опасная глубина его надписи. (49) писец вытащил из-под коврика кусок желтоватой китайской бумаги, ножом обрезал его, вооружился кисточкой и принялся за работу, сожалея в душе, что из трёх слов, порученных ему, нельзя, при всей его ловкости, выкроить ни одного для доноса. из предложений 24-35 выпишите слово, однокоренное слову «ворочать». выпишите метафору из предложений 18-28.

Глагол — это цельная мысль, а не отдельное понятие, как имя существительное; это сообщение о чем-то, а не эмоция выражения, как имя прилагательное. Когда-то глаголом и называли всякое слово (так и у Пушкина — в архаичном высоком значении: «глаголом жги сердца людей»), еще раньше — речь вообще. В течение сотен лет сохранялась лаконичная речь предков в емком слове, в важнейшей части речи — глаголе. Новое — вот что важно в глаголе. Не багаж памяти, а свежесть новости скрыта в глаголе, когда его произносят.Оттого и любят его писатели. Глагол — действие, которое повторяет в описании жизнь, тем самым снова, как живую, представляет ее перед нашими глазами. Не готовое определение, а ускользающий признак сказуемого, сказанного, выявленного; не белый, беленький, беловатый, не белость, белизна или бель, а белеть, белеться, белить, белеющий, белея. Навсегда очарованы мы прозой Пушкина, а у него каждое третье слово — глагол; четкость слога у Чехова — тайна в том же; динамизм рассказов Алексея Толстого — пружина все тот же глагол. Самая необходимая часть речи. Именно среди глаголов мало заимствований; обычно заимствуется имя — понятие, а действием и эмоцией оно наполняется уже в нашем родном языке.Потому что каждый глагол — свернутая в слово целая речь.В глаголе, как в капсуле, заключена взрывчатая сила целого выражения, предложения, фразы, и стоит задуматься — как в нужный момент развернется он сочетанием слов. Думать — думу, делать — дело, а потом и десятки других, далее «делать жизнь с кого»; ходить — в поход, а там и сотни других.Много оттенков в колебаниях форм. Сто лет назад друг Н. Г. Чернышевского, ученый корректор А. Студенский, с мнением которого считались многие писатели, полагал, что «оспоривать гораздо конкретнее (чуть не в драке), аоспаривать абстрактней; борются телесно, физически, например, борцы, а борятся отвлеченно, например, с предрассудками». Позднее нашли, что и одним различием в ударении можно передать такое же противопоставление конкретного отвлеченному, звонит конкретно («по ком звонит колокол»), а звонит отвлеченно, как действие вообще, когда, бывает, и вовсе уже не звонят (говоря по телефону, вы не бьете в колокола).Этот пример покажется странным, поскольку не каждый из нас сознательно избирает то ударение, которое можно назвать «правильным».В русском языке довольно много глагольных пар, различающихся и ударением: возит — везёт, носит — несёт. Одни обозначают неопределенность длительного процесса, который воспринимается отвлеченно (возит, носит), другие — конкретный результат такого действия (везёт, несёт). Продолжая эту закономерность в противопоставлениях ударений, русская речь создает и пары слов типа — гасит — гасит, городит — городит, дарит — дарит, косит — косит, кружит —кружит, сучит — сучит, трубит — трубит, цедит — цедит, чинит — чинит и т. д. Иные из них уже разошлись и по смыслу, прочие же колеблются, поскольку нет пока оснований «сделать» из общего корня два разных слова.Чем-то чрезвычайно важно для нашей мысли разграничение действия и его результата, и пока нет в языке других средств выделить этот тонкий смысл, мы пользуемся ударением.Сейчас много спорят относительно произношения: мышление или мышление, обеспечение или обеспечение, намерение или намерение? Если нужно показать процесс — сохраняют близость слов к глаголу и его ударение: мыслить — значит, и мышление; если важен результат — ударение совпадает с обычным для этих имен, то есть стоит на суффиксе: мышление. То же и у отглагольных имен. Скажем, в милицию сделан привод, но у механизмов имеется привод; прикускак действие, но положение зубов при сомкнутых челюстях называют прикус, и т. д. Пока такие различия существуют в разговорной речи, не все подобные формы признаются литературными. Это неудивительно, потому что литературная речь по традиции — письменная, а на письме ударения мы не обозначаем. Обозначали бы — скорее живая закономерность языка пробилась бы в норму. Но что тенденция есть — доказывается общим правилом: глагол сохраняет ударение на корне всюду, где это возможно. Глагол, который в различных видах постоянно порождает всё новые слова, сам остается неизменным. Вот насколько важно внимательно наблюдать за тем, сдвинуто ли ударение с глагольного корня, пошатнулись ли «глагольные» свойства его.Глагол, выражая действие, бьется в усилиях найти какое-то средство различить тот ускользающий смысл, который заключен в отдельном слове, когда им пользуются для выражения именно этой мысли. Что важно для современного человека? Различать конкретное, частное, это — от отвлеченного, общего, всякого. Это самое важное, и язык подбирает формы, чтобы такое различие передать. Уберите глагольные варианты как ненужный хлам — заглохнет дорога поисков.Вот он, русский глагол. В нашем языке, как в любом другом, глагол ближе других корней к народному образу, точней и быстрей отражает потребности разговора и мысли. Заветное, скажем так, слово. «В глаголе, — сказал писатель Алексей Югов, — струится самая алая, самая свежая, артериальная кровь языка. Да ведь и назначение
глагола — выражать само действие!»

Я бы повысила пенсию пожилым, потому что пенсионерам не хватает 1400 рублей в месяц, а из-за возраста они уже не могут работать, чтобы денег хватало на безбедную жизнь. Они ведь много работали, когда были молодыми.
Сделала бы больше детских площадок. Детям надо где-то общаться, бегать, играть, дышать свежим воздухом.
Так же многие родители не могут позволить своим детям красивую жизнь, а ребёнку хочется где-то поиграть. С некоторыми детьми могут произойти несчастные случаи, если не будет детской площадки: мальчишки лазят от безделья в трансформаторные будки или катаются на крыше лифта.
Построила бы как можно больше бесплатных домов творчества. Детям надо развивать свои таланты, ведь в будущем любой ребёнок может стать выдающимся художником, или знаменитым гимнастом.
Добавила бы школам денег. Что бы учителя больше получали, а в школах было больше наглядных пособий.
Ввела бы ограничение в программах на ТВ. Потому что, в большинстве передач нецензурно выражаются и показывают сцены насилия. Все программы с насилием показывали бы поздно ночью.
Всем чиновникам надела бы электрические браслеты. Допустим, если чиновник захочет взять взятку, то браслет ударит его зарядом тока.
Снесла бы ветхие, старые дома и на их мести построила новые. С более дешёвыми квартирами, что бы все желающие могли их себе позволить.
Построила бы приюты для животных. Если хозяева уезжают в отпуск, то они могут оставить своё животное в приюте до возращения.
А бездомных животных можно туда приносить с улицы, отдать.
Ещё поручила бы организовать «Службу надзора» - чтобы следили за чистотой после прогулок животных на улицах, в парках и на детских площадках, и штрафовали хозяев, которые не убирают за своими питомцами.
Построила бы мусороперерабатывающие заводы. Эти заводы нужны для переработки мусора; из того, что мы выкидываем, можно сделать много полезных и нужных вещей, также при их постройке уменьшатся свалки, которые распространяются порой до 300 км. А сейчас свалки просто сжигают, воздух от этого ещё больше загрязняется, да и земля пропитывается гниющими отходами, стеклом.
Для всех дел понадобилось бы очень много разных рабочих. Люди бы были заняты, получали бы деньги за свою работу, не стали бы воевать, им бы было некогда, да и не зачем.
Вот, что бы я сделала, если бы была президентом!