Наступила восень .у парку и скверах прыгожа .восень перапранула дрэвы . пад нагами ляжыць лисце.на кустах висяць ници павуцины .людзи радуюцца.з дапамогай прымеьникау́ зрабите яго выразным и влбразным.​

Дакор

Слон был беден и грустен.

О воле и о жарких джунглях лучше не говорить: он их даже и вспоминать не может, так как родился в зверином концлагере.

Хватает и того, что вот он стоит между облезлых фанерных будок, тесных вонючих клеток, перед толпой людей, торчащих над их праздничным безобразием острым, сгорбленным хребтом и только что не трясущимся от холода. Кожа его, серая, как деревенский, хорошо-таки затасканный шарочек, кое-где аж попротиралась, а в двух местах раздерлась засохшими, неприкрытыми струпьями. Уши свисают обдрипанно, а маленькие глазки смотрят на все грустно - к безнадежности...

Человек был счастлив и немного сентиментален.

По-своему, по-человечески здоровенный, он возвышался над толпой более чем на голову. Серой солдатской ушанкой, молодым румянцем щек, широкими плечами длиннополого, недавно и наконец купленного пальто. В больших руках человека было по теплой детской руке. Забавные, как воженцы, две маленькие дамочки в серых шубках теполи рядом с высозным отцом по мокрому, расковзанному снегу, а время от времени, то на смену, то вместе на руки.

Беда, да и хватит! И вести малышей, и поднимать их было неудобно. Мешал пакет...

Зоопарк приехал в город на гастроли больше недели тому назад. Все это время папа собирался сюда с девочками, на сон рассказывал им всяческие чудеса о том, что будет. И только тут, когда подошли к билетной кассе, он вспомнил, что ничего не взял-ни для Мишки, который за так, конечно, не потанцует, ни для обезьян, что тоже приучен к сладостям.

Что же тут делать?

Зоопарк расположился на пустыре, в эту осень расчищенном от военных руин. Поблизости был только один ларек. А в ларьке не было сейчас даже каких-нибудь суетных, пазлипаных подушечек. Обманутая продавщица посоветовала смешному папе купить у нее сухофруктов. Нашлась газета, мешочек был сделан из целого номера и весь наполнен наголову засушенными, даже, кажется, пыльными грушками и коробочками яблок:

Не вся беда! Мало того, что с пакетом и с детьми ходить неудобно, так еще и угощаться из него никто не хочет.

Самый веселый мишка, что аж морду ущемляет между железными прентами сахара, что топает-танцует за него и заранее и после, те грушки да скрылики только понюхал.

Не захотели их есть и обезьяны. И малыши, что скрэкают да рыщут, бессовестно поблескивая круглыми радугами словно ошпаренных задниц. И та наибольшая, страшная, совсем похожая на черного, волосатого дядю, который вот держится никогда не мытой рукой за прент и что-то все сердито жует да сплевывает, жует да сплевывает, а потом отодвигается в самый уголок и, отвернувшись, ругается шепотом...

Так и дошли они, папа с девочками, до слона. Счастливый отец почувствовал еще большее счастье. Вот он начнет кормить этого здоровила на радость своим»вкусненьким". Словно огромного коня из маленького ведра.

- Папа, а где его ротик?

Отец смеется.

И правда-рот у слона такой, что ни сверху, ни снизу не увидишь.

- Зато, дочка, нос какой!

- Это не нос, это хобот, - поправила, опять же на радость отцу, его вторая, старшая умница.

Веселый человек подставил мешочек слону.

Отец знал, чего не знали дочери, - что слонов нос не только называется хобот. На конце его есть очень хитрый и ловкий отросток-палец. Один, если слон Индийский, а два - если африканский. У этого, африканского, два. Этими пальцами он может, говорят, поковыряться между плитами тротуара и плиты эти развернуть, словно ломиком. А что касается ловкости пальцев, то, наверное, и нитку в иглу затянет.

Ну, а теперь он начнет, на потеху девочкам, брать из газеты по Грушке, по скрилику. Пусть берет, дольше всего, чтобы радость растянулась.

Маленькие слоновьи глаза смотрели на человека не то чтобы только с презрением - у них была еще и снисходительность, и немного надругательства серьезного над сентиментальным, а наиболее то бездонного и несбываемого грусти, страдания, рожденных бес неволей...

Слон протянул хобот, цепнул пальцами за край газетного мешочка и механически-ловким движением бросил его себе под нос - туда, где был его малыш, словно запухший, рот. Даже и челюсти, кажется, не пошевелились поехал пакет, как по конвейеру, в бездонный резервуар невеселого живота.

И не моргнул, не бормотал. Как будто он тебе одолжение сделал избавиться от лишней вещи, от неловкого положения. Стоит, молчит. Якобы не над ним это смеется вся толпа.

...Те девочки в шубках стали тем временем взрослыми. Смотри, что вскоре и им предстоит вести своих "вкусненьких" к запертым в клетки зверям. Тогда, конечно, они снова вспомнят о том далеком послевоенном мешочке с ничтожными сухофруктами. Вспомнят - немного по-другому, чем до сих пор.

Они выросли, а отец соответственно постарел и стал, кажется, менее сентиментален. Может, к внукам, пока что.

Человеку вспоминаются временами маленькие слоновьи глаза...

Службовыя словы (прыназоунікі, злучнікі, часціцы) - у традыцыйнай граматыцы непауназначныя словы, якія не маюць яскрава выражанага лексічнага значэння і ужываюцца у мове толькі пры пауназначных словах, спалучэннях і інш. Іх несамастойнасць у тым, што яны звычайна не маюць уласнага націску і аб ядноуваюцца у адну акцэнталагічную адзінку з суседнімі словам. Акрамя таго, службовыя словы не бываюць членамі сказа (за выключэннем выпадкау іх субстанцыі - пераходу у разрад пауназначных, ці самастойных)