Севастополь в декабре месяце. белокурый человек с бледным лицом как участвовал в обороне севастополя

Стихотворение а. блока "летний вечер" относится к раннему периоду творчества поэта. до увлечения символизмом, когда каждая строка произведения имеет двоякий смысл, строки поэта были наполнены простой и чистой красотой. в 1898 году, когда было написано произведение, блок окончил гимназию и поступил в петербургский университет. лето он провел в шахматово - имении матери. имея возможность наслаждаться красотой природы, свободный от занятий и готовый к новой поре своей студенческой жизни, юный поэт впитывает звуки и краски деревни, полей и просторов. немного позже, вернувшись в петербург, он напишет строки, в которых будет вспоминать полюбившиеся места и моменты лета. в лучших поэтических традициях, со свойственной им динамикой и образностью, блок доносит до самого неискушенного слушателя свои чистые и душевные воспоминания. вместе с ним мы проникаемся спокойствием летнего вечера, слышим затихающие звуки. но в силу возраста поэта его чувства резко меняются в конце произведения. словно вдоволь насладившись тишиной, он жаждет "умчаться без цели на коне". в этом мы чувстсвуем   порыв его творческой души, его стремление к новым свершениям и неясную тревогу за будущее. стихотворение написано ямбом, рифма перекрестная, женская. к выразительным средствам можно отнести: эпитеты - дремотой розовой, красный диск, последние лучи; метафоры - красный диск луны; олицетворения - дремотой розовой объята трава,  лучи заката лежат на поле. гласных звуков  и шипящих придает напевность и спокойствие произведению.

Михаил семенович собакевич - мужчина средних лет (ему где-то за 40). он живет в провинциальном "захолустье", где активно занимается своей большой усадьбой. внешность собакевича напоминает внешность медведя. характер и манеры у собакевича далеко не такие деликатные, как у манилова или чичикова. – что ж, душенька, пойдем обедать, – сказала собакевичу его . – прошу! – сказал собакевич. засим, подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная россия по и деревням, то есть всякими соленостями и иными благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка. небольшой стол был накрыт на четыре прибора. на четвертое место явилась скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая, или девица, родственница, домоводка или просто проживающая в доме: что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке. есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го! – щи, моя душа, сегодня хороши! – сказал собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. – эдакой няни, – продолжал он, обратившись к чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут! – у губернатора, однако ж, недурен стол, – сказал чичиков. – да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете, когда узнаете. – не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны. – это вам так показалось. ведь я знаю, что они на рынке покупают. купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца. – фу! какую ты неприятность говоришь, – сказала собакевича. – а что ж, душенька, так у них делается, я не виноват, так у них у всех делается. все что ни есть ненужного, что акулька у нас бросает, с позволения сказать, в лохань, они его в суп! да в суп! туда его!