Краткое содержание троепольского белый бим чёрное ухо

Большой город. одинокий мужчина и преданный пес проживают в одной квартире. они привязаны друг к другу. но заболевшего хозяина увозят в больницу. он успевает сказать биму одно только слово "ждать! " и пес понимает его и ждет.   к сожалению, вокруг немало злых и неприятных людей, они встречаются на пути бима в образе соседки, ненавидящей собак, злосчастного коллекционера собачьих ошейников, горе-охотника из небольшой деревушки, в которой волей судьбы оказался бедный бим.  жаль, что на пути собаки, временно оставшейся без хозяина, встречаются жестокие и бессердечные люди. к счастью, хороших людей намного больше. они приняли самое активное участие в судьбе бима и его хозяина.  мне понравилось, что повесть учит нас преданно дружить, показывает, что ненависть и предательство - самые низкие черты характера.  "белый бим черное ухо" учит нас доброте и милосердию и верности. 

Удивительный народ – эллины (так они сами себя называли), пришел на полуостров пелопоннес и заселил его. в древности все люди старались жить рядом с рекой-кормилицей. а в греции больших рек не было. вот и стали греки приморским народом – их кормило море. отважные, любознательные, они строили корабли и плавали по бурному средиземному морю, торгуя и создавая на его берегах и островах поселения. они были еще и пиратами, а прибыль получали не только от торговли, но и от разбоя. эти люди много путешествовали, видели быт других народов, и они создавали мифы и легенды о богах и героях. короткий древнегреческий миф стал национальной традицией фольклора. повествовал он обычно о некоторых событиях, которые случались с тем, кто вел себя неправильно, отклоняясь от общепринятых норм. и обычно такая была поучительной. - читайте подробнее на fb.ru:  

Горшок жили-были мужик да баба. оба были такие так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не и дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк и так проживем. вот раз баба и свари каши. а уж и каша сварилась! румяна рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. съели кашу и ложки глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. вот баба и говорит: — ну, мужик, я свое дело сделала — кашу сварила, а горшок тебе мыть! — да полно тебе! мужиково ли дело горшки мыть! и сама вымоешь. — а и не подумаю! — и я не стану. — а не станешь — пусть так стоит! сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку. стоит горшок немытый. — баба, а баба! надобно горшок-то вымыть! — сказано — твое дело, ты и мой! — ну вот что, баба! уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть. — ладно, лезь на печь, там видно будет. улеглись. мужик на печи, баба на лавке. пришла темна , потом утро настало. утром-то никто и не встает. ни тот, ни другой и не шелохнутся — не хотят горшка мыть. бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается. соседки уже коровушек прогнали. — что это маланьи-то не видать? уж все ли поздорову? — да, бывает, позапозднилась. обратно пойдем — не встретим и обратно идут — нет маланьи. — да нет уж! видно, что приключилося! соседка и сунься в избу. хвать! — и дверь не заложена. неладно что-то. вошла, огляделась. — маланья, матушка! а баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется. — почто коровушку-то не прогоняла? ай нездоровилось? молчит баба. — да что с тобой приключилось-то? почто молчишь? молчит баба, ни слова не говорит. — господи помилуй! да где у тебя мужик- василий, а василий! глянула на печь, а василий там лежит, глаза открыты — и не ворохнется. — что у тебя с женой-то? ай попритчилось? молчит мужик, что воды в рот набрал. всполошилась соседка: — пойти сказать бабам! побежала по деревне: — ой, бабоньки! неладно ведь у маланьи с василием: лежат — пластом — одна на лавке, другой на печи. газоньками глядят, а словечушка не молвят. уж не порча ли напущена? прибежали бабы, причитают около них: — матушки! да что это с вами подеялось- маланьюшка! васильюшка! да почто молчите-то? молчат оба что убитые. — да бегите, бабы, за попом! дело-то совсем неладно выходит. сбегали. пришел поп. — вот, батюшка, лежат оба — не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. уж не попорчены ли? поп бороду расправил — да к печке: — василий, раб божий! что приключилось-то? молчит мужик. поп — к лавке: — раба божия! что с мужем-то? молчит баба. соседки поговорили, поговорили — да и вон из избы. дело не стоит: кому печку топить, кому кормить, у кого цыплята, у кого поросята. поп и говорит: — ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь. той некогда, другой некогда. — да вот, — говорит, — бабка-то степанида пусть посидит, у нее не плачут — одна живет. а бабка степанида поклонилась и говорит: — да нет, батюшка, даром никто работать не станет! а положи жалованье, так посижу. — да какое же тебе жалованье положить? — спрашивает поп да повел глазами-то по избе. а у двери висит на стенке рваная маланьина кацавейка, вата клоками болтается. — да вот, — говорит поп, — возьми кацавейку-то. плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть. только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки. — это что же такое? — говорит. — мое-то добро отдавать? сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому ! ошалели все. а мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит: — ну вот, баба, ты перво слово молвила — тебе и горшок мыть.