Вкаком сочетании есть эпитет : 1)плывут над полями ; 2)огненным шаром ; 3)в восторге молюсь ; 3)чуть заметен?

2- это однозначно 100%

Простой характер показан В. Шукшиным в рассказе «Чудик». Его герой, Василий Егорович Князев, простой сельский киномеханик. Он , простодушен, искренен, открыт сердцем, как ребенок. По причине своего простодушия, безыскусности в поведении, он постоянно попадает в какие-нибудь истории. Чудик не хочет этого, глубоко страдает, но ничего поделать с собой не может.  Чудик размышляет над проблемами, волнующими человечество во все времена.
"Нравственность — есть правда", — так определил свою главную заповедь сам Василий Шукшин. Заповедь эта ни разу не была нарушена в его творчестве, он не шел ни на какие компромиссы с собственной совестью и говорил людям правду, какой бы горькой и трудной она ни была.
это больше сочинение но все равно

Критика почти в один голос, несмотря на все различие мнений, отмечает
эту темноту и непостижимость, непонятность пьесы. Гесснер говорит, что
«Гамлет» – трагедия масок. Мы стоим перед Гамлетом и его трагедией, как
излагает это мнение Куно Фишер, как бы перед завесой. Мы все думаем, что
за ней находится какой-то образ, но под конец убеждаемся, что этот
образ не что иное, как сама завеса. По словам Берне, Гамлет – это нечто
несообразное, хуже, чем смерть, еще не рожденное. Гёте говорил о мрачной
проблеме по поводу этой трагедии. Шлегель приравнивал ее к
иррациональному уравнению, Баумгардт говорит о сложности фабулы, которая
содержит длинный ряд разнообразных и неожиданных событий. «Трагедия
„Гамлет“ действительно похожа на лабиринт» , – соглашается Куно Фишер. «В
„Гамлете“, – говорит Г. Брандес, – над пьесой не витает „общий смысл“
или идея целого. Определенность не была тем идеалом, который носился
перед глазами Шекспира… Здесь немало загадок и противоречий, но
притягательная сила пьесы в значительной степени обусловлена самою ее
темнотой» (21, с. 38). Говоря о «темных» книгах, Брандес находит, что
такой книгой является «Гамлет» : «Местами в драме открывается как бы
пропасть между оболочкой действия и его ядром» (21, с. 31). «Гамлет
остается тайной, – говорит Тен-Бринк, – но тайною неодолимо
привлекательной вследствие нашего сознания, что это не искусственно
придуманная, а имеющая свой источник в природе вещей тайна» (102, с.
142). "Но Шекспир создал тайну, – говорит Дауден, – которая осталась для
мысли элементом, навсегда возбуждающим ее и никогда не разъяснимым ею
вполне. Нельзя поэтому предполагать, чтобы какая-нибудь идея
или магическая фраза могла разрешить трудности, представляемые драмой,
или вдруг осветить все то, что в ней темно. Неясность присуща
произведению искусства, которое имеет в виду не какую-нибудь задачу, но
жизнь; а в этой жизни, в этой истории души, которая проходила по
сумрачной границе между ночною тьмою и дневным светом, есть… много
такого, что ускользает от всякого исследования и сбивает его с толку"
(45, с. 131). Выписки можно было бы продолжить до бесконечности, так как
все решительно критики, за исключением отдельных единиц,
останавливаются на этом. Хулители Шекспира, как Толстой, Вольтер и
другие, говорят то же самое. Вольтер в предисловии к трагедии
«Семирамида» говорит, что «ход событий в трагедии „Гамлет“ представляет
из себя величайшую путаницу» , Рюмелин говорит, что «пьеса в целом
непонятна» (см. 158, с. 74 – 97).