Рассказ хлестакова о петербургской жизни в 3 действиях как одна из кульминационных сцен комедии н.в гоголя "ревизор"

Третье действие комедии Николая Васильевича Гоголя «Ре­визор» развертывается в доме городничего, куда Хлестакова привозят после завтрака в богоугодном заведении, руководи­мом Артемием Филипповичем Земляникой. Подгулявший Хлестаков находится в прекрасном расположении духа; зна­комство с дамами в лице жены городничего Анны Андреевны и дочери Марьи Антоновны еще больше настраивают его на игривый лад и вызывают желание пустить им пыль в глаза. В таком настроении он начинает рассказ о своей петербургс­кой жизни. Присутствующие чиновники во главе с городничим слушают его с затаенным трепетом. Чтобы прояснить суть характера Хлестакова и его поведе­ния в этой одной из кульминационных сцен комедии, следует вначале обратиться к авторским «Замечаниям для господ акте­ров». Гоголь указывает, что этот персонаж «…несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и дей­ствует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отры­виста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно». Монологи Хлестакова в третьем действии полностью соот­ветствуют этому предуведомлению. Начинает он с описания своей служебной деятельности, пока лишь в незначительной степени ее приукрашивая: «Эх, Петербург! что за жизнь, пра­во! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты за­хожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!»…» Сказанное Хлестаковым отнюдь не свидетель­ствует о его высоком служебном положении. Тут же он в первый раз проговаривается: «Хотели было меня даже коллежским асессором сделать…» Из слов Осипа мы знаем, что Хлестаков имеет низший чин в табели о рангах — коллежского регистра­тора («елистратишки», как пренебрежительно выражается его слуга), что соответствует младшему офицерскому чину — пра­порщика. Коллежский асессор — гораздо более высокий чин, отстоящий от низшего на целых шесть ступеней. Естественно, присвоить коллежскому регистратору сразу чин асессора не­возможно. Тут следует отметить, что все присутствующие, как выяснится несколько позже (в эпизодах их официального представления Хлестакову), имеют более высокие чины: судья Ляпкин-Тяпкин — тот самый коллежский асессор; почтмейстер Шпекин и попечитель богоугодных заведений Земляника — надворные советники (что соответствует подполковнику); даже самый низкий по чину смотритель училищ Хлопов — и тот ти­тулярный советник, то есть на пять ступеней опережает реаль­ного Хлестакова. А уж городничий не зря командует всеми, хотя конкретно не указано, какой у него чин. Тем не менее, уже в самом начале похвальбы Хлестакова все присутствующие, не вникая в суть, признают его главенствующее положение и даже отказываются сидеть в его присутствии: «Чин такой, что еще можно постоять», — скромно объясняет городничий. Воодушевленный первым успехом своего вранья, Хлеста­ков благосклонно просит всех садиться, а сам увлекается и продолжает набивать себе цену. Вот градация его мнимого ро­ста по служебной лестнице: «…Один раз меня даже приняли за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем»; «…Любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр…»; «Один раз я даже управлял департаментом… бывало, как прохожу через департамент, — просто землетрясенье, все дро­жит и трясется как лист». И, наконец, вершина: «Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)». В соответствии с воображаемым ростом фигуры Хлестакова усиливается и страх, производимый им на присутствующих чи­новников: при упоминании министра «городничий и прочие с робостью встают со своих стульев»; при выдумке о руководстве департаментом «городничий и прочие трясутся от страха». А после слова «фельдмаршал», оборванного на середине паде­нием Хлестакова со стула, и городничий, и все остальные те­ряют дар членораздельной речи. И этот животный страх полностью лишает их реалистически оценивать слова врунишки. А он проговарива­ется постоянно: «Как взбежишь по лестнице к себе на четвер­тый этаж… — начинает он — и осекается: — Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже». (На верхних этажах в Петер­бурге обычно селились люди невысокого достатка.) Так же нелепы россказни Хлестакова о его литературных успехах. Он готов назвать себя автором всех известных литера­турных произведений, да и «с Пушкиным на дружеской ноге».

Иван Яковлевич Билибин – русский художник, который проиллюстрировал множество детских сказок. Его видение отличается от изображений других художников. Открыл он свой неповторимый стиль, благодаря картине Васнецова «Богатыри».

Иван Билибин настолько сильно проникся своим стилем живописи, что он сопровождал его до конца жизни. Иван Яковлевич иллюстрировал сказки так, что дети словно отправляются вместе с героями сказки в опасные и захватывающие приключения. Все известные нам сказки выполнены с особым пониманием народного духа и поэзии. Работы его отличаются особой прорисовкой контуров, которые исполнены с уникальной подробностью деталей и раскрашены самыми жизнерадостными оттенками.

Тот самый всем известный двуглавый орел был исполнен Иваном Яковлевичем, в современном мире он украшает монеты. С 1922 года этот орел является русским символом.

Билибин был выдающимся художником. Он писал иконы, оформлял оперы, работал в сфере рекламы; но во всем сохранял свой неповторимый и индивидуальный стиль.

Умер это великий человек во времена войны, в 1941 году, от голода. Похоронен был Иван Яковлевич в братской могиле профессоров Академии художеств возле Смоленского кладбища.

   Печорин раскрывается в отношениях с людьми с враждебной стороны. Рассмотрим отношения Печорина и Вернера. 
     Доктор Вернер, не уступая Печорину в уме и наблюдательности, отличается от него тем, «что не когда не умел воспользоваться своим знанием». Вернер в повести представлен свидетелем жизни, чем ее участником. Его доброе сердце сочувствует боли, его благородный ум возмущен низостью, но при этом доктор – лишь сопровождении Печорина. По своей воли он поступков не совершает, хотя сочувствует Печорину, оберегает его как может. Скептицизм Вернера парализует его действия, делает равнодушным ко всему, не удовлетворенность же Печорина жизни ведет к протесту. Активность Печорина свидетельствует о глубинной вере его в людей и тем самым возвышает его над Вернером. 
     Вернер пассивен, и это ставит в наших глазах значительно ниже Печорина. Но в отношениях с Вернером обнаруживается и эгоизм Печорина, который не признает дружбы, потому что она требует самозабвения: «…я к дружбе не из двух друзей всегда один – раб другого, хотя часто не один из них в этом себе не признается; рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать…». 
     Отношение Печорина к Мери противоречиво. Печорин уверяет себя в бестрепетности. «Из жизненной бури, - говорит он Вернеру перед дуэлью, - я вынес только несколько идей – и не одного чувства. Я давно уже живу не сердцем, а головой. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия». Казалось бы, отношение с Мери совершенно подтверждают это представление Печорина о себе и свидетельствует о безжалостной холодности, жесткости его игры. Но Печорин не так бесстрастен, как рекомендуется. Несколько раз он чувствует себя увлеченным, даже взволнованным. 
     Печорин винит за на живое чувство: ведь он было уверил себя, что счастье для него не в любви, а только лишь в «насыщенной гордости». 
     Постоянный разлад с окружающими и не возможность посветить свою жизнь высокой цели искажают его натуру. Идеал всеобщей гармонии подменяется деспотизмом победителя сердец. 
     Но Печорин напрасно надеется, что «насыщенная гордость» принесет ему счастье. И Вера, и Мери любят его, а счастья ему это не приносит. Да и отношения с ними развиваются не только по его воли. 
     Пока Печорин видит в Мери светскую барышню, избалованную поклонением, ему доставляет удовольствие оскорблять ее гордость. Но по мере того как в Мери проступает душа искренне страдать, а не играть в любовь, отношение его к княжне становится иным. Страх перед обыденным жребием, а не равнодушие заставляет отвергнуть его чувство Мери. При последнем объяснении с княжной он старается быть спокойным и холодным, однако не притворное страдание княжны трогает его. Печорин жестко судит себя: «Видите ли, я перед Вами низок…». И все-таки отвергает возможность любви.