Составить вопросный план по карело финскому эпосу и французкому эпосу песнь о роланде

В самых общих чертах история о странствиях племени со своим вождем от врагов, вызывает ассоциации с описанным в Библии исходом евреев из плена египетского. С библейской историей рассказ Горького сближает и один из узловых эпизодов легенды: уставшие люди подступили к Данко, чтобы выместить на нем свое отчаяние, обвиняя его в собственной трусости и бессилии: "Это был трудный путь, и люди, утомленные им, пали духом. Но им стыдно было сознаться в бессилии, и вот они в злобе и гневе обрушились на Данко.. . И стали они упрекать его в неумении управлять ими" (I, 94).

Подобный эпизод имеется и в Библии: "...и весьма устрашились и возопили сыны Израилевы.. . и сказали Моисею: разве нет гробов в Египте, что ты привел нас умирать в пустыне?. . Лучше быть нам в рабстве у египтян, нежли умереть в пустыне" (Исх. 14:11-12). Однако мотив "исхода" переосмыслен Горьким, что особенно заметно при сопоставлении народных вожаков. Моисей вдохновлен Богом. Он, по сути дела, лишает людей свободы и жестко дисциплинирует их. Он один - носитель высшей истины. Иное дело Данко. Отчаяние, страх, бессилие соплеменников он побеждает не сверхъестественной силой, данной от Бога, а своей человеческой любовью. Именно "великой любовью к людям" пробуждает Данко в народе веру в собственные силы. Трусливым мыслям о преимуществе рабского существования перед смертью он противопоставляет идею преодоления несчастий активным действием, решительным протестом.

Заметим, что к мотиву "исхода" Горький обращался неоднократно. Так, в рассказе "Ошибка" один из героев Кравцов возомнил, что он, "как Моисей", призван вывести людей из "ямы" жизни в "обетованную страну" (I, 111). Другой же герой этого рассказа, Ярославцев, видит "дорогу, заполненную людьми, исходящими из плена жизни" (I, 118). Тема "исхода" отчетливо звучит и в рассказе "Читатель": "Я запутался во мраке жизни и ищу выхода к свету, к истине, красоте" (IV, 126). В повести "Лето" одна из героинь заявляет, что "пришло время русскому народу перехода через черное море несчастья своего в землю светлую, обетованную" (IV, 440).

Причем во всех случаях названная тема соотнесена у Горького, с одной стороны, с образами тьмы, смерти, с другой - света, красоты, истины. Между этими силами идет острая, напряженная борьба. Так, в рассказе "Старуха Изергиль" силы зла торжествуют, когда люди племени, утомленные тяжестью пути, озверев от злобы, хотят убить Данко. И наоборот, когда герой, жертвуя своей жизнью, совершает подвиг, то "тьма разлетелась.. . и пала в гнилой зев болота" (I, 95). Наступает торжество света и свободы. Гибель Данко как бы находит свой философский "обратный" коррелят в картине животворящей природы, которая являет собой образ вечного движения и победы живых сил над тлением. Беззаветный подвиг во имя людей поражает саму природу, и в ней, как память о бесстрашном герое, вспыхивают голубые искры гордого сердца.

Отделкой золотой блистает мой кинжал; 
Клинок надежный, без порока; 
Булат его хранит таинственный закал - 
Наследье бранного востока. 

Наезднику в горах служил он много лет, 
Не зная платы за услугу; 
Не по одной груди провел он страшный след 
И не одну порвал кольчугу. 

Забавы он делил послушнее раба, 
Звенел в ответ речам обидным. 
В те дни была б ему богатая резьба 
Нарядом чуждым и обидным. 

Он взят за Тереком отважным казаком 
На хладном трупе господина, 
И долго он лежал заброшенный потом 
В походной лавке армянина. 

Теперь родных ножон, избитых на войне, 
Лишен героя спутник бедный, 
Игрушкой золотой он блещет на стене - 
Увы, бесславный и безвредный! 

Никто привычною, заботливой рукой 
Его не чистит, не ласкает, 
И надписи его, молясь с зарей, 
Никто с усердьем не читает.. . 

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, 
Свое утратил назначенье, 
На злато променяв ту власть, котрой свет 
Внимал в немом благоговенье? 

Бывало, мерный звук твоих могучих слов 
Воспламенял бойца для битвы, 
Он нужен был толпе, как чаша для пиров, 
Как фимиам в часы молитвы. 

Твой стих, как божий дух, носился над толпой 
И, отзыв мыслей благородных, 
Звучал, как колокол на башне вечевой 
Во дни торжеств и бед народных. 

Но скучен нам простой и гордый твой язык, 
Нас тешат блестки и обманы; 
Как ветхая краса, наш ветхий мир привык 
Морщины прятать под румяны.. . 

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк! 
Иль никогда, на голос мщенья, 
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок, 
Покрытый ржавчиной презренья?..