Что общего между семьями и героями Монтекки , Капулетти , Ромео , Джульетты​

Игорь Святославич, князь Новгород-Северский — централь­ный образ лиро-эпического произведения, посвященного неудач­ному походу новгород-северской дружины и ее немногочисленных союзников (брат И., Всеволод Святославич князь Курский, племянники Святослав Ольгович Рыльский и Владимир Игоре­вич) против половцев (1185), о пленении И. и его бегстве; о том же рассказывает и летопись. Начало похода сопровождается грозным предзнаменованием — солнечным затмением; звери, идущие по пятам воинов, тоже сулят беду; после удачной битвы И. с его недавним союзником Кончаком на рассвете в пятницу следующее утро вновь предвещает беду: кровавые зори свет за­стилают, черные тучи с моря хотят покрыть 4 солнца (т. е. рус­ских князей). И., который ставит честь выше жизни — и посто­янно говорит о том своим воинам, — в полном согласии с авто­ром «Слова» воспринимает поражение как расплату за то, что не содействовал общерусскому единству. («Исторический» И. долго не поддерживал союз князей, то выступая против по­ловцев, то действуя заодно с ними; не участвовал он и в побед­ном походе объединенного войска под водительством Святослава Всеволодовича 1184 г. и пленении хана Кобяка.) Именно поэто­му в «Слове» поведано о провидческом сне, приснившемся Свя­тославу Всеволодовичу, князю-объединителю, который стремил­ся усыпить зло, пробужденное удельными князьями: будто в те­реме его доски без князька, т. е. без верхней опоры; дом без конька не устоит. По существу, с тем же мотивом единства Рус­ской земли (залогом которого служит единство семейно-родовое), с той же метафорой общерусского дома связан и поэтичный плач жены И., Ярославны, которая рыдает на крепостной стене в Путивле, обращаясь к природным силам («Ветер-ветрило!.. Днепр-Славутич!.. Светлое и тресветлое солнце!..») с мольбой о плененному мужу. Обещая обратиться в кукушку «без­вестную», полететь по Дунаю, омочить шелковый рукав в Каяле-реке, обтереть раны князя И., она свидетельствует о свой неразрывной связи с мужем о той жертвенной преданности семье, которая контрастно оттеняет равнодушное отношение русских князей, ковавших крамолу и говоривших «брат брату: се мое, а то мое же», к своим «семейным» обязанностям по от­ношению к родной земле.
Не случайно, что лишь глубокое раскаяние в совершенной «крамоле» возвращает И. надежду; как природа в образе сол­нечного затмения «заступала» ему дневной путь от Русской земли в землю половецкую, так теперь Бог указывает ему доро­гу сквозь ночь «от великого Дону до малого Донца». Носитель идеи чести, трагически переживший позор (т. е. бесчестие), И. искупил свой «грех»; бегство князя из плена как бы восста­навливает единство общерусского дома — солнце снова на небе, ибо князь И. снова в Русской земле.

и т.д...

О противоестественности буржуазного брака-сделки повествует известная новелла Мериме — «Венера Илльская» (1837). Сам Мериме считал это произведение своей лучшей новеллой. В ней очень своеобразно и искусно сочетаются черты бытового реализма и элементы фантастики. При этом подобное сочетание не нарушает художественной гармонии целого, ибо фантастические мотивы в руках Мериме обретают реалистический смысл, служат раскрытию объективных общественных закономерностей. Статуя Венеры становится символом красоты, оскверненной пошлостью буржуазной среды.