В вечернем саду наспех сколочена сцена. Может быть, здесь рождается новое произведение искусства… Но пьеса остается недоигранной. Мать Треплева, знаменитая актриса Аркадина, демонстративно не желает слушать “декадентский бред”. Представление сорвано. Так обнажается несовместимость двух миров, двух взглядов на жизнь и позиций в искусстве. “Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! — восстает Треплев против матери и преуспевающего писателя Тригорина. — Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни его!”
В этом конфликте проступает кризисная ситуация в русском искусстве и в жизни конца XIX века, когда “старое искусство разладилось, а новое еще не наладилось”. Старый классический реализм, в котором “подражание природе” превратилось в самоцель (”люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки”), выродился лишь в ловкое техническое ремесло. Искусство нового, грядущего века рождается в муках, и пути его еще не ясны.
i7aster26
25.04.2021
Костя повествует о слободском плотнике, известном своей угрюмостью. Его невесёлый нрав объясняется случаем, произошедшим с ним во время похода в лес за орехами. Плотник заблудился и к ночи задремал под деревом. Услышав сквозь сон, что его кто-то зовёт, он встал и увидел русалку. Сделав несколько шагов к ней, он опомнился и перекрестился. Тогда русалка перестала смеяться и заплакала. На вопрос плотника о причине слез, она ответила, что лучше бы он жил с ней до конца дней в «веселии», теперь же он перекрестился, и это стало невозможно. Поэтому она плачет и убивается. Однако теперь и ему суждено до конца дней печалиться. С тех пор плотник Гаврила не смеется и даже не улыбается.
alexey
25.04.2021
Много всяких приключений было в жизни героев Марка Твена — Тома Сойера и Гекльберри Финна. И в каждом эпизоде проявлялась дружба ребят.
Мне хочется рассказать о таком эпизоде.
В один прекрасный день Тома охватило желание найти клад. Самым подходящим товарищем для этого оказался Гек Финн. Том открыл ему свои тайные планы. Он сказал, что клады обычно закапывают под домом, где водится нечистая сила, или на острове, или под сухим деревом, имеющим особые приметы. Мальчики обзавелись сломанной киркой и лопатой и в поисках подходящего места для работы набрели на покинутый дом. Дело было ночью, и ребята, разглядывая издали строение, были уверены, что вот-вот в окне мелькнет голубой огонек и появится приведение. Тому и Геку было страшно, но их двое, а значит, вместе они смогут противостоять любому врагу. Правда, с привидениями им еще не приходилось сражаться, но попробовать можно. Том и Гек подкрались к двери, дрожа, заглянули внутрь. Бесшумно вошли. Вскоре они услышали шаги. К дому приближались люди. Мальчики поднялись на второй этаж и затаились. Вошли двое бродяг; один из них был Индеец Джо. Эти бродяги нашли под одной из прогнивших досок в комнате сундучок с золотом. Сундучок забрали с собой, но ребятам в конце концов удалось узнать, где бродяги спрятали золото, и завладеть кладом. Том и Гек давно мечтали разбогатеть. И вдруг, когда это произошло, выяснилось, что богатство для них не так уж важно.
— Знаешь, Том, — сказал Гек, — быть богатым вовсе не такое веселое дело...
Оказалось, что любовь к лесу, реке для Гека дороже всяких богатств. Вот он и сказал другу:
— Возьми мою долю и пользуйся ею как хочешь, а мне выдавай центов по десять — и то не часто, потому что я терпеть не могу дармовщинки.
На что Том ответил другу:
— Послушай, Гек, никакое богатство не помешает мне уйти в разбойники.
— Послушай, Том, ты всегда был мне другом: ты примешь меня в шайку...
В конце концов они решили, что шайка — это плохо.
Но перед этим мальчики решили устроить посвящение. Они дали клятву стоять друг за дружку и не выдавать секретов.
Мне кажется, что самым ярким примером дружбы Тома и Гека является этот рассказ об их отношении к найденному богатству. Обычно говорят: деньги портят отношения людей, а здесь ребята готовы отдать друг другу свои сокровища во имя своей дружбы, во имя самых простых вещей: любви к лесу, речке, к простой жизни.
В вечернем саду наспех сколочена сцена. Может быть, здесь рождается новое произведение искусства… Но пьеса остается недоигранной. Мать Треплева, знаменитая актриса Аркадина, демонстративно не желает слушать “декадентский бред”. Представление сорвано. Так обнажается несовместимость двух миров, двух взглядов на жизнь и позиций в искусстве. “Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! — восстает Треплев против матери и преуспевающего писателя Тригорина. — Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни его!”
В этом конфликте проступает кризисная ситуация в русском искусстве и в жизни конца XIX века, когда “старое искусство разладилось, а новое еще не наладилось”. Старый классический реализм, в котором “подражание природе” превратилось в самоцель (”люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки”), выродился лишь в ловкое техническое ремесло. Искусство нового, грядущего века рождается в муках, и пути его еще не ясны.