его имя — григорий александрович гуковский. он был известный учёный, на его лекции сбегались но я пишу не об учёном, которого лучше, чем я, знают друзья и ученики, я пишу о своем отце и о той культуре отцовства, которой он обладал.
такова была наша семейная традиция: воспитанием детей руководил мужчина. правильно это или нет — не знаю. но так сложилось. и для меня главным лицом всегда был отец.
сколько себя помню, отец всегда работал. зимой, когда я вставала впотьмах, у него давно горел свет — он сидел за столом. или его уже не было: ушёл в университет читать лекции. я завтракала сама и шла в школу с сознанием, что тоже иду на работу.
постепенно я стала понимать, что он пишет с раннего утра за своим письменным столом. про «недоросль», про крылова и державина. о xviii века. вот почему на его полках столько старых книг, которые мне разрешается трогать с непременным условием ставить на то же место.
книги свои он любил самозабвенно. я имела право их читать, но ни я, ни мать не допускались к священнодействию: отец всегда сам чистил книги. два раза в год он с утра влезал на лестницу с влажной тряпкой и бережно протирал каждую книжечку.
мы жили в деревянном доме. в комнатах печи были старинные, изразцовые: у меня голубая, у него — зелёная. отец топил эти печи, сам чистил дымоходы. когда я лезла за ним в трубу, он не отгонял, только просил переодеться. он всё когда мой сын впервые влез на лестницу и сменил перегоревшую пробку, я почувствовала себя счастливой. до сих пор мужчина, не умеющий своими руками выполнить любую работу по дому, вызывает у меня брезгливое недоумение.
отец чтил понятие дома, семьи. семья — это был праздник. дом вела, конечно, мать. отец любил всё, что делала мать, и радостно подчинялся ей.
я любила его без памяти — как отца. но, кроме того, он был для меня идеалом мужчины. знаю: он был некрасив, но понимаю женщин, которые до сих пор , будто он был красивый: это ученицы, те, кто видел его в работе. он научил меня чувствовать себя женщиной: подвигал стул, всегда пропускал в дверь впереди себя; не помню ни разу, чтобы я, вернувшись из отъезда, не нашла у себя в комнате
не было темы, которой бы он избегал в разговорах со мной. раз или два в месяц он проводил со мной целый вечер — читал вслух. до сих пор я слышу его голос, когда перечитываю «полтаву», «медного всадника», «горе от ума» — да, наверно, почти всю классику. он вообще меня не воспитывал. не помню ни одного нравоучения, выговора, никаких нотаций. он сердился на меня, как сердятся на равного человека. и он не прятал от меня своей жизни — наоборот, вводил, втягивал в неё, заражал меня своей жизнью. в детстве я была этим счастлива.
отец был самый сильный, самый умный, самый мужественный из всех мужчин. теперь, прочитав его письма друзьям, я знаю, как нелегко, иногда страшно и одиноко ему бывало, как он хватался за любую работу, чтобы мы не испытывали лишений. тогда я этого не видела. он был центром мира, вокруг него кипели люди, всем было с ним интересно, всем он был нужен, всем .
(по н.г. долининой.)
Поделитесь своими знаниями, ответьте на вопрос:
"лингвистическая сказка про союз и " заранее