В произведении «Лесной царь» раскрывается тема столкновения человека с неизведанным

Легенда возникновения первой иконы

Так, по словам ценителей иконопоиси, самая первая икона – лик Иисуса Христа. Это случилось еще во время Крестного пути, по дороге на Голгофу, когда женщины отерли Его лицо полотенцем и на белом рушнике остался отпечаток лика. На сей день данное средневековое предание носит название «Плат Вероники», взявший имя той женщины, что дала Ему платок. Была она одна или их было несколько, не исключено, однако в своем названии первая икона упоминает лишь имя Вероника.

Вторая версия «рождения» первой иконы, которая и является общецерковной, связана с восточным преданием. История создания иконы повествует о художнике царя Эдессы, который был послан с целью изобразить Иисуса, но попытка оказалась провальной. Тогда Иисус Христос умылся и вытер лицо платком, на котором собственно остался отпечаток лика. Борода Его запечатлелась в виде одной пряди, напоминавшей по форме клин, из-за чего, вероятно, эта икона начала именоваться как Мокрая>

попробуй это

Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!»