1. вступлениекакую сказку можно назвать сказкой для взрослых 2.основная часть 1)я понял что такое истиная любовь? 2)я понял что такое истиная красота? 3)я понял что такое истиное мастерство? 3.заключение.(взрослые должны читать сказки)

Мне кажется это или любовь, или красота

К восстанию А.С. Пушкин относился с горечью, потому что понимал, что оно возникло не на пустом месте. Вместе с этим, он видел всю бесперспективность подобной попытки улучшить жизнь: она тут же оборачивалась разбоем, убийствами и взаимным озлоблением. «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» — пишет он.

Восставшие показаны по-разному. То о них пишется как о «страшных товарищах» Пугачёва, «злодеях», то описывается простоватый казацкий урядник Максимыч, которого язык не поворачивается назвать предателем

Объяснение:

вот так

Шел третий год войны. Взрослых здоровых мужчин в аиле не было, и потому жену моего старшего брата Садыка (он также был на фронте), Джамилю, бригадир послал на чисто мужскую работу — возить зерно на станцию. А чтоб старшие не тревожились за невесту, направил вместе с ней меня, подростка. Да еще сказал: пошлю с ними Данияра. Джамиля была хороша собой — стройная, статная, с иссиня-черными миндалевидными глазами, неутомимая, сноровистая. С соседками ладить умела, но если ее задевали, никому не уступала в ругани. Я горячо любил Джамилю. И она любила меня. Мне кажется, что и моя мать втайне мечтала когда-нибудь сделать ее властной хозяйкой нашего семейства, жившего в согласии и достатке. На току я встретил Данияра. Рассказывали, что в детстве он остался сиротой, года три мыкался по дворам, а потом подался к казахам в Чакмакскую степь. Раненая нога Данияра (он только вернулся с фронта) не сгибалась, потому и отправили его работать с нами. Он был замкнутым, и в аиле его считали человеком со странностями. Но в его молчаливой, угрюмой задумчивости таилось что-то такое, что мы не решались обходиться с ним запанибрата. А Джамиля, так уж повелось, или смеялась над ним, или вовсе не обращала на него внимания. Не каждый бы стал терпеть ее выходки, но Данияр смотрел на хохочущую Джамилю с угрюмым восхищением. Однако наши проделки с Джамилей окончились однажды печально. Среди мешков был один огромный, на семь пудов, и мы управлялись с ним вдвоем. И как-то на току мы свалили этот мешок в бричку напарника. На станции Данияр озабоченно разглядывал чудовищный груз, но, заметив, как усмехнулась Джамиля, взвалил мешок на спину и пошел. Джамиля догнала его: «Брось мешок, я же пошутила!» — «Уйди!» — твердо сказал он и пошел по трапу, все сильнее припадая на раненую ногу... Вокруг наступила мертвая тишина. «Бросай!» — закричали люди. «Нет, он не бросит!» — убежденно кто-то. Весь следующий день Данияр держался ровно и молчаливо. Возвращались со станции поздно. Неожиданно он запел. Меня поразило, какой страстью, каким горением была насыщена мелодия. И мне вдруг стали понятны его странности: мечтательность, любовь к одиночеству, молчаливость. Песни Данияра всполошили мою душу. А как изменилась Джамиля! Каждый раз, когда ночью мы возвращались в аил, я замечал, как Джамиля, потрясенная и растроганная этим пением, все ближе подходила к бричке и медленно тянула к Данияру руку... а потом опускала ее. Я видел, как что-то копилось и созревало в ее душе, требуя выхода. И она страшилась этого. Однажды мы, как обычно, ехали со станции. И когда голос Данияра начал снова набирать высоту, Джамиля села рядом и легонько прислонилась головой к его плечу. Тихая, робкая... Песня неожиданно оборвалась. Это Джамиля порывисто обняла его, но тут же спрыгнула с брички и, едва сдерживая слезы, резко сказала: «Не смотри на меня, езжай!» И был вечер на току, когда я сквозь сон увидел, как с реки пришла Джамиля, села рядом с Данияром и припала к нему. «Джамилям, Джамалтай!» — шептал Данияр, называя ее самыми нежными казахскими и киргизскими именами. Вскоре задул степняк, помутилось небо, пошли холодные дожди — предвестники снега. И я увидел Данияра, шагавшего с вещмешком, а рядом шла Джамиля, одной рукой держась за лямку его мешка. Сколько разговоров и пересудов было в аиле! Женщины наперебой осуждали Джамилю: уйти из такой семьи! с голодранцем! Может быть, только я один не осуждал ее.