Где это видано , где это слыхано? (в сокращении)драгунский.составить план по рассказу

"Где это видано, где это слыхано… " В.Драгунский

План:

1)Хочешь быть сатириком.

2)Товарищ Мишка и сардельки.

3)Поэт Андрей Шестаков.

4)Репетиция-не так громко!

5)"Пионерский Сатирикон" на большой перемене.

6)Мишкина "болезнь".

7)Мишку "заело",провал сатириков.

8)Слёзы от смеха и любимцы публики.

По соседству с головотяпами жило множество независимых племен.. .— «Утверждаю, — говорит Салтыков о своих «героях» в письме в редакцию «Вестника Европы» , — что ни одно из этих названий не вымышлено мною, и ссылаюсь в этом случае на Даля, Сахарова и других любителей русской народности» . У И. П. Сахарова в «Сказаниях русского народа» действительно упоминаются «племена» , жившие «по соседству с головотяпами» . При этом, разъясняет Сахаров, «моржеедами» назывались архангельцы, «гущеедами» и «долбежниками» — новгородцы, «клюковниками» — владимирцы, «куролесами» — брянцы, «вертячими бобами» — муромцы, «лягушечниками» — дмитровцы, «лапотниками» — клиновцы, «чернонебными» — коломенцы, «проломленными головами» — орловцы, «слепородами» — пошехонцы, «вислоухими» — ростовцы, «кособрюхими» — рязанцы, «ряпушниками» — тверитяне, «заугольниками» — холмогорцы, «рукосуями» — чухломцы (т. 1, кн. 2, СПб. 1841, раздел — «Русские народные присловья») , «лукоедами» — арзамасцы, «крошевниками» — капорцы (т. 2, кн. 7, СПб. 1849, раздел — «Дополнения ко второй книге сказаний русского народа. Русские народные присловья») .

...больше других держались гущееды, ряпушники и кособрюхие (то есть новгородцы, тверичане и рязанцы) . — Новгородская феодальная республика вошла в состав русского централизованного государства лишь в 1478 году, Тверское княжество — в 1485 году, Рязанское — в 1521 году.

Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась и показался Герасим. На нем был праздничный кафтан; он вел Муму на веревочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его глазами, молча. Он даже не обернулся; шапку надел только на улице. Гаврила послал вслед за ним того же Ерошку в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его выхода.

В трактире знали Герасима и понимали его знаки. Он спросил себе щей с мясом и сел, опершись руками на стол. Муму стояла подле его стула, спокойно поглядывая на него своими умными глазками. Шерсть на ней так и лоснилась: видно было, что ее недавно вычесали. Принесли Герасиму щей. Он накрошил туда хлеба, мелко изрубил мясо и поставил тарелку на пол. Муму принялась есть с обычной своей вежливостью, едва прикасаясь мордочкой до кушанья. Герасим долго глядел на нее; две тяжелые слезы выкатились вдруг из его глаз: одна упала на крутой лобик собачки, другая — во щи. Он заслонил лицо свое рукой. Муму съела полтарелки и отошла, облизываясь. Герасим встал, заплатил за щи и вышел вон, сопровождаемый несколько недоумевающим взглядом полового. Ерошка, увидав Герасима, заскочил за угол и, пропустив его мимо, опять отправился вслед за ним.

Герасим шел не торопясь и не спускал Муму с веревочки. Дойдя до угла улицы, он остановился, как бы в раздумье, и вдруг быстрыми шагами отправился прямо к Крымскому броду. На дороге он зашел на двор дома, к которому пристроивался флигель, и вынес оттуда два кирпича под мышкой. От Крымского брода он повернул по берегу, дошел до одного места, где стояли две лодочки с веслами, привязанными к колышкам (он уже заметил их прежде), и вскочил в одну из них вместе с Муму. Хромой старичишка вышел из-за шалаша, поставленного в углу огорода, и закричал на него. Но Герасим только закивал головой и так сильно принялся грести, хотя и против теченья реки, что в одно мгновенье умчался саженей на сто. Старик постоял, постоял, почесал себе спину сперва левой, потом правой рукой и вернулся, хромая, в шалаш.

А Герасим всё греб да греб. Вот уже Москва осталась назади. Вот уже потянулись по берегам луга, огороды, поля, рощи, показались избы. Повеяло деревней. Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним на сухой перекладинке — дно было залито водой — и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад к городу. Наконец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее... Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки... Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплескивали они о бока лодки, и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги.

Объяснение: