1.найдите кульминационные сцены в повести тарас бульба и перечислите их. не сильно кратко по подробнее 2. определите момент, который является развязкой повести

1. Это когда два сражения с ляхами, а затем когда Тарас убивает Андрия.
2. Это когда Тарас погибает в огне

«Свободен я, – сказал стрелок, – 

Во времени моем!» 

ответил Робин: «Буду я 

Твоим проводником».

«Я здесь изгнанника ищу, 

Чье имя Робин Гуд. 

Желанней встретить мне его, 

Чем золотой сосуд».

«Ты встретишь Робина, стрелок, 

Когда пойдешь со мной; 

В зеленой роще мы сперва 

Потешимся игрой.

Сперва покажем ловкость мы, 

Избрав вот эту весь. 

И встретится нам Робин Гуд, 

Быть может, скоро здесь».

Они нарезали кустов 

В лесу, где вился хмель. 

И наплели из них крестов, 

Стрелять желая в цель.

«Начни же, – молвил Робин Гуд, – 

Начни, товарищ мой!» 

«О, нет, клянусь, – ответил тот, – 

Я стану за тобой».

И первый выстрел Гуда в цель 

Был мимо на вершок; 

Хоть ловок незнакомец был, 

Но так стрелять не мог.

Своей второй стрелой стрелок 

Слегка царапнул хмель, 

Но Робин выпустил стрелу 

И расщепляет цель.

Сказал он: «Бог тебя храни, 

Стрелял ты славно тут, 

И если сердце, как рука, 

Тебя не лучше Гуд».

«Скажи ты имя мне свое?» – 

Стрелок спросил его. 

«Нет, – Робин отвечал, – пока 

Не скажешь своего».

Тот молвил: «Я живу в горах, 

Чтоб Робина поймать, 

И кличут Гай Гисборн, когда 

Хотят меня позвать.

«Живу в лесу я, – был ответ, – 

Давно тебя дразня, 

Я Бернисдельский Робин Гуд, 

И ты искал меня».

Безродный каждый видеть мог 

Усладу для очей: 

Смотреть на бьющихся стрелков, 

На темный блеск мечей.

На то, как бились те стрелки, 

Мог два часа взирать; 

Ни Робин Гуд, ни Гай Гисборн 

Не думали бежать.

Но спотыкнулся Робин Гуд 

О маленький пенек, 

Со страшной силой Гай Гисборн 

его ударил в бок.

меня, – воскликнул Гуд, – 

Христова Мать. 

Не подобает никому 

До срока умирать».

Воззвал к Марии Робин Гуд 

И вновь исполнен сил, 

И, сзади нанеся удар, 

Он Гая уложил.

Схватил он голову врага, 

Воткнул на длинный лук: 

«Ты был изменником всю жизнь 

И кончил быть им вдруг».

И Робин взял ирландский нож, 

Лицо изрезал он; 

Один узнал бы Гая, кто 

Не женщиной рожден.

И молвил: «Ну, лежи, сэр Гай, 

Своей судьбе будь рад; 

За злой удар моей руки 

Возьмешь ты мой наряд».

Он свой надел на Гая плащ, 

Что зеленей листвы; 

Сам конской шкурой облечен 

От ног до головы.

«Твой лук, и стрелы, и трубу 

Возьму с собой я вдаль, 

Я навестить моих людей 

Отправлюсь в Бернисдаль».

И в путь пустился Робин Гуд, 

В рог Гая затрубив; 

Над Джоном Маленьким склонясь, 

Услышал звук шериф.

«Послушайте, – сказал шериф, 

– Свершился правый суд. 

Рог Гая трубит потому, 

Что умер Робин Гуд.

Сегодня рано загремел 

Сэр Гай Гисборна рог». 

А вот и в шкуре конской сам 

Подходит к ним стрелок.

«Проси, чего ты хочешь, Гай, 

Я все тебе дать рад». 

«Не нужно, – Робин отвечал, 

– Мне никаких наград.

Повержен мною господин. 

Позволь убить слугу; 

И никаких других наград 

Просить я не могу».

«Безумец, – отвечал шериф, 

– Ты б мог богатым стать. 

Но раз так мало просишь ты, 

Могу ль я отказать?»

Услышал господина Джон 

И понял – час настал. 

«С Христовой силой в небесах 

Свободен я», – сказал.

Вот к Джону, развязать его, 

Нагнулся Робин Гуд, 

Но только стража и шериф 

Опять его возьмут.

«Ступайте, – молвил Робин Гуд, – 

Подалее от глаз, 

Ведь исповедь подслушивать 

Не принято у нас».

Взял Робин свой ирландский нож, 

Разрезал путы рук 

И ног, а после Джону дал, 

Как дар, сэр Гая лук.

Джон поднял лук и наложил 

Стрелу на рукоять, 

И это увидал шериф 

И бросился бежать.

Бежал обратно в Ноттингам, 

Как только мог, шериф, 

И стража бросилась за ним, 

Его опередив.

Но как он быстро ни бежал 

И как ни прыгал он, 

Стрелою в спину угодил 

Ему веселый Джон.

Онегин был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.

Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха. Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy 2 лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
3. Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,

4. Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!

5. Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья.. .

6. Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!

7. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,

8. Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.

9. Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.

10. Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,