Ть будь ласка це терміново. здається автору вдалося вловити й описати той складний внутрішній світ підлітка, з його прагненнями пориваннями, часто не зрозумілими самому собі, з дитячою наївністю і неприйняттям законів старших. цей незвичний персонаж виявився насправді реальним прототипом, мільйонів підлітків. характер героя, його ідеали, переконання, все це відбивається на його імені, що має тісний зв'язок з його особистістю. а.сантьяго. б.маноліно. в.голден колфілд. г.пелайо.

ответ:

это стихотворение завораживает своим ритмом, который задается в первых трех строфах повторением слова «когда», а в четвертой сменяющегося на слово «тогда». первые три четверостишия - это условия, необходимые лирическому герою для того, чтобы постигнуть счастье на земле, а счастье для него - это видеть бога в небесах, то есть получить благословение творца. но каковы же эти условия? поэт перечисляет их, придавая этим перечислениям поэтическую формулу. чтобы создать ее, поэт использует красивые эпитеты, магия которых завораживает: «свежий лес, «тенью сладостной», «росой душистой», «румяным вечером», «час златой», «ландыш серебристый», «студеный ключ», «таинственную сагу», «мирный край», «смутный сон». созданная поэтическими средствами гармония, таящаяся в природе, увиденная им, прочувствованная,-это и есть условия для жизни на земле.

объяснение:

Перед вами другой человек, с бо­лее страстной душой, с более ши­роким самолюбием. Этот имеет в себе как будто от природы всё то, что для Онегина составляет пред­мет забот. Он не хлопочет о туале­те и наряде: он светский человек и без этого. Ему не нужно подбирать слова и блистать мишурным зна­нием: и без этого язык у него как бритва…Общее у всех этих людей то, что в жизни нет им дела, кото­рое для было бы жизненною необходимостью, сердечной святыней, религией, которое бы органически срослось с ни­ми, так что отнять его у них значило бы лишить их жизни. Всё у них внешнее, ничто не имеет корня в их натуре. Они и делают что-то та­кое, когда принуждает внешняя

lнеобходимость…Они постоянно говорят вам: вот что мы знаем, вот что мы думаем, а впрочем — как там хотят, наше дело -— сторона… Пока не было работы в виду, можно было ещё надувать этим публику, можно было тщесла­виться тем, что мы вот, дес­кать, всё-таки хлопочем, хо­дим, говорим, рассказываем… Даже больше — можно было заняться кутежом, интрижка­ми, каламбурами, театральст- вом — и уверять, что это мы пустились, мол, оттого, что нет простора для более широкой деятельности. Тогда и Печо­рин, и даже Онегин, должен был казаться натурою с необъ­ятными силами души. Но те­перь уж все эти герои отодви­нулись на второй план, потеряли прежнее значение, перестали сбивать нас с толку своей загадочностью и таинст­венным разладом между ними и обществом, между великими их силами и ничтожностью дел их…