Як ставиться Шевченко до Катерини а) осуджує, б) співчуває, в гає байдуже за її долею, щоб розповісти нам.​

Гипермаркет. Час пик. У кассы огромная очередь. Моя очередь расплачиваться за покупки, а передо мной только что расплатился мужчина лет 35-40. Очень вежливый, культурный: Будьте добры В этот момент, распихав всю очередь, к кассе протискивается тетенька весом далеко за 100 кг, возрастом далеко за 40, и выражением на лице «всем, кому должна — прощаю».На возмущение очереди орет на всех: Я только что тут покупала, вот, забыла купить, что я еще раз стоять должна — и показывает простенькую, пластмассовую двухсекционную миску для корма кошек. Нагло влезает между мной и интеллигентным мужчиной и протягивает кассиру эту миску.
Но кассир дает в это время мужчине еще и какие-то наклейки за сумму в чеке по какой-то там акции. Мужчина говорит ей: Нет возьмите обратно! Я их не собираю. Услышав это, наглая тетка, со словами: Ой! Тогда я возьму! — хапает себе и эти наклейки.Мужчина оборачивается к ней и вежливо говорит: Женщина, я не разрешал вам их брать. Она в ответ: Ну вы же их все равно выкидываете. Он: Я их не выкидываю, а возвращаю, как положено, кассиру. Отдайте мне мои наклейки! Тетка со злостью в голосе говорит: Да подавись! — и бросает ему наклейки обратно на кассу.
С самой вежливой улыбкой на лице мужчина ей отвечает: И вам, женщина, тоже приятного романтического ужина. И кивая на ее кошачью миску: Посуду к ужину, как я вижу, вы уже купили.Забирает свои пакеты и спокойно уходит. Обалдевшая тетка только беззвучно разевает рот. Кассир, хрюкнув от смеха, сползает под кассу. У меня и всей очереди поднимается испорченное было настроение.

Объяснение:

Царское правительство укрепляло полицию, усиливало цензуру, выискивало малейшие проявления “крамолы” и жестоко наказывало неугодных. Неудивительно, что в такой ситуации выросло поколение, о котором Лермонтов с горечью пишет, что оно не оставит после себя «ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда». Влияние окружающего мира смогло наложить отпечаток на глубину характера, изменив сложный внутренний мир Печорина: «…все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали – и они родились. Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть…»