Средства создания образа Сергея Духанина врассказе В. М. Шукшина ив короткометражномфильме «Сапожки» Нужно на весь урок​

Картина народной жизни представлена в стихотворении “Железная дорога”. Этому стихотворению предпослан не вполне обычный эпиграф: не литературная цитата, не народная пословица, а вопрос какого-то мальчика, заданный отцу, и ответ отца. Оформлено это как миниатюрная пьеска — указаны действующие лица, имеются авторские ремарки:

Ваня (в кучерском армячке)
Папаша! кто строил эту дорогу?
Папаша (в псмъто на красной подкладке)
Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
Разговор в вагоне

Этот своеобразный эпиграф выполняет роль экспозиции, введения: и с Ваней, и с папашей у автора состоится разговор. Нетрудно догадаться, о чем он будет: о том, кто же на самом деле строил железную дорогу. Ее, соединившую в 1852 г. Москву и Петербург, прокладывали 10 лет под руководством главного управляющего путями сообщения графа П.А. Клейнмихеля. Осенью 1864 г. Некрасов в поезде, услышав или будто бы услышав приведенный в эпиграфе разговор отца с сыном, счел или будто бы счел нужным вмешаться в этот разговор. Но сначала — в первой части стихотворения — он поведал о том, как хороша лунная ночь, видная из окна вагона.

Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит.

В этих звучных стихах (яфеным, бофит) побеждена усталость, крепнут силы. Природа необыкновенно прекрасна. А как же болота с кочками, пни (обрубки бывших деревьев)? Ими едва ли принято любоваться. Говорят: “глуп, как пень”, а болотом именуют обывательщину, застой. Но подлинный поэт найдет всему этому место в мире красоты. Некрасов — подлинный.

Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...

Красота хороша не только сама по себе, но и тем, что она национально родная: Русь... Хорошо путешествовать по России, наслаждаясь новообретенным комфортом железнодорожной вояжировки, это чувство удовольствия охотно выражали разные поэты некрасовской эпохи, не чуждо оно и нашему автору: “Быстро лечу я по рельсам чугунным, / Думаю думу свою...”

Вторая часть начинается с авторского обращения к “папаше” — как отклик на его ответ Ване (см. эпиграф):

Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.

В нашем языковом сознании слово “обаяние” — приятное. Никто не откажется от того, чтобы выглядеть обаятельным человеком. Но в этих стихах Некрасова данное слово имеет несколько иной оттенок значения. Обаяние — нечто близкое к заблуждению, хотя, впрочем, тоже приятному. “Он в каком-то обаянии, ничего не видит” (пример из “Толкового словаря” Даля). Казалось, что “все хорошо под сиянием лунным”, однако при том же “лунном сиянии” предстоит разглядеть весьма жестокую “правду”, которая будет показана Ване:

Труд этот, Ваня, был страшно громаден, —
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.

Строка “Не по плечу одному” прямо отсылает к эпиграфу, отвергая ответ “папаши”, сказавшего, что железную дорогу строил Клейнмихель. На самом деле ее строили, как выяснится, “массы народные”, а подвиг их на это царь Голод. Грандиозная символическая фигура: Голод правит миром. Как у Шиллера: “Любовь и Голод правят миром” (по словам Горького, “это самый правдивый и уместный эпиграф к бесконечной истории страданий человека”). Понуждаемые Голодом, люди нанимались строить железную дорогу в нечеловечески тяжелых условиях, и многие “фоб обрели здесь себе”; “дороженька” сейчас такая красивая (“насыпи узкие, столбики, рельсы, мосты”), построена на русских костях, им же нет счету.

Чу! Восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!

“Чу!” — междометие, по значению близкое к призыву “слушай!”. Начинается страшное. Как в (например, Жуковского, Катенина, Лермонтова) — мертвецы встают из могил. О своеобразной уже шла речь в связи со стихотворением “Вчерашний день, часу в шестом...”. Выходцы из могил преследуют мчащийся поезд; мертвецы не просто бегут, но поют песню, в которой опять-таки упоминается лунная ночь — время, самое подходящее для контакта живых с призраками, которые, по обыкновению, должны исчезнуть перед рассветом. Они поют о том, как им при жизни было холодно и голодно, как они болели, как их обижали десятники, то есть старшие над группой рабочих. Один из этой толпы мертвецов — “высокорослый больной белорус”, русоволосый и изможденный лихорадкой, — обрисован особенно подробно, упоминается даже колтун в его волосах (болезнь, при которой слипаются и склеиваются волосы на голове; возникает в антисанитарных условиях, может быть следствием инфекции).