Жизнь Марка Шагала — это история целой эпохи, в которой вмещаются все главные события мировой истории ХХ века. Все, что было пережито в столетии, отразилось в богатом творчестве этого художника.
Среди множества сюжетов есть один, который сопровождает все творчество Шагала, — это родной город Витебск. Дома с двускатными крышами -Преображенский храм, который виднелся из родительских окон, скрипачи на крышах, козы и коровы — все эти образы из детства переходят из картины в картину и вместе создают тот особый шагаловский мир на холсте.
Тема России в творчестве Шагала отражается не только в сюжетных мотивах, но также в особом укладе жизни начала ХХ века, который во многом был воспринят Шагалом от своих учителей — русских художников.
Подробнее на ТАСС:
https://tass.ru/spec/chagall
в основу рассказа в. тендрякова «хлеб для собаки» легли воспоминания автора о трудном детстве, на который свой мрачный отпечаток отложили все ужасы сталинской эпохи. вечные нищета и голод, которым сопутствовали идеологические преследования стали неизменным атрибутом жизни простых людей той поры.
наверное, именно поэтому автор не употребляет в произведении приемов, художественной окраски его рассказу, ведь достаточно просто преподнести сухие достоверные факты, чтобы вызвать у читателя волну глубоких эмоций и переживаний. на примере жителей одного поселка, в. тендряков показал жизнь всего государства.
Поделитесь своими знаниями, ответьте на вопрос:
Нужно написать описание насти в лесу в сказке кладовое солнце
а то, бывает, женщина нападает на ягоду и, оглядев кругом — не видит ли кто, — приляжет к земле на болото и ползёт. вначале настя срывала с плети каждую ягодку отдельно, за каждой красненькой ягодкой наклонялась к земле. но скоро из-за одной ягодки наклоняться перестала; ей больше хотелось. она стала уже теперь догадываться, где не одну-две ягодки можно взять, а целую горсточку, и стала наклоняться только за горсточкой. так она ссыпает горсточку за горсточкой, всё чаще и чаще, а хочется всё больше и больше. бывало, раньше дома часу не поработает настенька, чтобы не вспомнился брат, чтобы не захотелось с ним перекликнуться. а вот теперь он ушёл один неизвестно куда, а она и не помнит, что ведь хлеб-то у неё, что любимый брат там где-то, в тёмном болоте, голодный идёт. да она и о себе самой забыла и помнит только о клюкве, и ей хочется всё больше и больше. из-за чего же ведь и весь сыр-бор загорелся у неё при споре с митрашей: именно что ей захотелось идти по набитой тропе. а теперь, следуя ощупью за клюквой, куда клюква ведёт, туда и она, настя, незаметно сошла с набитой тропы. было только один раз вроде пробуждения: она вдруг поняла, что где-то сошла с тропы. повернула туда, где, показалось, проходила тропа, но там тропы не было. она бросилась было в другую сторону, где маячили два дерева сухие с голыми сучьями — там тоже тропы не было. тут-то бы, к случаю, и вспомнить ей про компас, как о нём говорил митраша, и своего-то брата, своего любимого вспомнить, что он голодный идёт, и, вспомнив, перекликнуться с и только-только бы вспомнить, как вдруг настенька увидела такое, что не всякой клюквеннице достаётся хоть раз в жизни своей в споре своём, по какой тропке идти, дети одного не знали, что большая тропа и малая, огибая слепую елань, обе сходились на сухой речке и там, за сухой, больше уже не расходясь, в конце концов выводили на большую переславскую дорогу. большим полукругом настина тропа по суходолу слепую елань. митрашина тропа шла напрямик возле самого края елани. не сплошай он, не упусти из виду траву белоус на тропе человеческой, он давным-давно бы уже был на том месте, куда пришла только теперь настя. и это место, спрятанное между кустиками можжевельника, и было как раз той самой палестинкой, куда митраша стремился по компасу.