Пригоди кота лапченка описані ним самим тема головна думка твору

Може, декому видасться дивним, що кіт узявся за літературу, але це цілком зрозуміло. Річ у тім, що котові випадає бути свідком таких моментів у житті людини, які сховані від суспільства — кіт чує розмови, що точаться в родині, бачить, що роблять люди, коли їх ніхто не бачить. Словом, я перебуваю в таких умовах, в яких не може бути жоден письменник, і можу писати про те, що справді бачив і чув, не домислюючи і не вигадуючи, як то змушений робити письменник-людина.
Взявся я за перо ще й тому, що деякі вчинки людей дивують мене. Я хотів поділитися з людьми враженнями від їхнього життя, щоб вони поглянули на себе, так би мовити, збоку, бо ж збоку краще видно і достойності, і хиби.
На жаль, письменник, який редагував мій рукопис, дещо викреслив з того, що було написано цікавого про людину…
Щоб ні в кого не лишилося сумніву, що все це дійсно написав я сам, розповім, як я навчився писати. Не така це вже складна штука.
Треба взяти в лапку олівця і вивести першу літеру, потім другу, третю і, коли вийде слово, трохи відступити і таким самим написати друге слово, а, закінчивши фразу, поставити крапку. Якщо якесь написане слово мені не подобалось, я злизував його язиком. Для мене це було значно зручніше, ніж перекреслювати. Тому я перейшов на чорнило і ручку, бо злизати чорнила легше, ніж олівець.
При писанні багато важить положення хвоста. Ні в якому разі не слід ним махати. Хвіст повинен лежати на столі, це створює необхідний упор для всього тіла. Інакше літери виходять не такі гарні, а інколи бувають просто нерозбірливими.
Може, дехто гадає, що мені легше друкувати на машинці, та це не так. Я не зміг навчитися друкувати на машинці. Як тільки я натискував на клавіш, зразу вистрибував важіль з літерою, і, хоч я знав, що це важіль, мені щоразу здавалося, ніби це миша, і я кидався на літеру, хапаючи її кігтями. Від цього псувалася машинка, а також мої стосунки з її господарем, а головне — друкування посувалося страшенно повільно, бо думка уривалась, натхнення зникало, і я довгенько сидів, щоб знову повернувся робочий настрій.

"Дорог тысячи - правда одна" - тихо повторил Эдиан, сидя у камина в роскошном кресле и потягивая любимое вино десятилетней выдержки. Его губы скривились в ухмылке, и через мгновенье в комнате раздался голос. Да, у этого мужчины попросту невероятный голос. Такой глубокий, низкий, бархатный, вызывающий мурашки, сводящий с ума.

- Дорог десятки, сотни, тысячи, миллионы, да сколько угодно. По некоторым ты будешь идти сотнями мыслей, по некотрым - двумя-тремя. В одних запутешься, в других сломаешься, а какие-то поглотят тебя и ты умрёшь, так и не добравшись до точки назначения. - Эдиан поднялся и стал лицом к камину. Взгляд его был устремлён на огоньки, скачущих в причудливом танце. Так, в тишине, нарушаемой только треском дров, он стоял около четверти часа.

- Господин... - и тишина была нарушена, разбита в дребезги, и осколки этой хрукой женщины с глухим грохотом упали на пол. Слуга, робкий и тощий юноша с большими карими глазами, смуглой кожей и обрамляющими лицо тёмными волосами, по имени Саммэ окликнул своего господина в надежде наконец получить ответ на терзавший его вопрос. Что же значит, это "Дорог тысячи - правда одна".

- Это прекрасный звук кричащих детей и женщин, бьющихся в агонии, ломающихся костей, звук рушащихся под жаром пламени домов, треск сломанных надежд. Как часто мне приходилось его раньше слышать. Я сжигал деревни и города, лишь бы насладиться этими криками. - он повернулся лицом к слуге. - Для тех же, чьи дома были сожжены по моему жалению - демон в человеческой плоти, дьявол, что пришел на Землю дабы покарать грешников. И это правда.

Но всё же, даже зная об этих злодеяниях, коим нет счёта, ты думаешь обо мне лишь как о о божестве, подавшем руку в миг нужды и безнадёги. Ты отдал свою жизнь мне. И это тоже правда. И какую же правду ты выберешь? Кто я, ангел или же демон? - спросил он и снова ухмыльнулся, заглядывая в глаза слуге, желая прочитать всего его.

- Ангел. - ответил Саммэ, склонив голову, не выдерживая взгляда холодных серых глаз своего господина, в которых отчётливо читалось безумие.

- Как видишь, у тебя своя правда. Она одна. У них - своя и она тоже одна. Можно по-разному мыслить, идти разными дорогами, они приведут к разной правде, но она всё равно будет одна.

И все пути приведут к одному: у каждого своя правда и по сему - одна.
Да, правда одна, но она не едина.

ответ:

басня-один из древнейших жанров.  

в греческой уже гезиоду (ок. 800 л. до р. х. ) и стезахору (vi в. до р. х. ) приписывается авторство нескольких басен, но самым знаменитым баснописцем слывет эзоп, по происхождению фригиец; его басни (все изложены прозой) отличаются необыкновенной отчетливостью, ясностью, простотой, спокойствием и остроумием, поэтому неудивительно, что они уже рано широко распространились по всему тогдашнему цивилизованному миру, переделывались в продолжение многих веков вплоть до наших времен и теперь в переделках и переводах составляют достояние каждой, хотя бы еще мало развитой .  

 

из греческой прежде всего перешли басни в сирийскую, затем в арабскую (локман) , армянскую, еврейскую, индусскую (бидпай, или пильпай, и многие другие) . басни эти на греческой почве долгое время переходили из уст в уста, пока не были собраны в первый раз димитрием фалерийским ок. 300 г. до р. х. затем в i или ii в. после р. х. бабрий переделывал эти прозаические басни в холиямбические стихи; в ix в. магистр игнатий стремился вылить басни эзопа в коротенькие (из четырех строчек) стихи. с течением времени, особенно на византийской почве, басня принимает все более и более дидактический характер, который почти совершенно убивает наконец описательную сторону; такими представляются басни эзопа в сборнике xiv в. , написанном монахом максимом планудом.  

 

латинский перевода басен эзопа был сделан в первый раз в i веке после р. х. федром, который, тоже по образцу эзопа, составлял новые басни стихами. оригинальный сборник федра в течение средних веков был забыт и издан в первый раз только в 1596 году. но в х веке какой-то неизвестный писатель пересказал в прозе некоторые стихотворные басни федра, и этот прозаический сборник избранных басен федра был популярен в прежние века п. з. "aesopus" .  

 

в басня известна с давнего времени. знаменитое произведение восточной фантазии — басни бидпая, или "стефанит и ихнилат", через византию сделавшееся достоянием южнославянской письменности, в xv-xvi стол. уже пользовалась популярностью среди книжников. не менее хорошо были известны им и басни эзопа, лицевое житие которого, украшенное множеством замысловатых анекдотов и остроумных изречений, охотно переписывалось в xvii ст. , а в xviii обратилось в народную лубочную книгу. в 1731 г. кн. а. д. кантемир написал в подражание эзопу шесть басен; около того же времени явилось "несколько эзоповых басенок (51), для опытка гекзаметрами", составленных в. к. тредиаковским. а. п. сумароков переводил уже лафонтена (фр. ) и сочинял оригинальные басни, довольно грубые по языку и содержанию. и. и. хемницер (1744—84) переводил лафонтена и геллерта; оригинальные его басни отличаются простотой изложения и замысловатой, подчас — злой наивностью. почти исключительно переводчиком французских баснописцев (лафонтена, флориана, ламотта, арно и др. ) был и. и. дмитриев (1760—1837), который, по словам мерзлякова, "отворил басням двери в просвещенные, образованные общества, отличавшиеся вкусом и языком". его 40 басен написаны в течение 1803—4 гг. и высоко ценились современниками, которые, впрочем, с удовольствием читали и совершенно иные по духу и выражению оригинальные басни а. е. измайлова (1779—1831), отличающиеся естественностью. последним и гениальнейшим представителем басни не только в , но и во всемирной является и. а. крылов (1768—1844). его басни (200) неподражаемы по оригинальному, вполне народному языку и меткому остроумию; они сделались едва не самой популярной книгой в россии, с детства хорошо знакомы каждому и переведены на многие иностранные языки. крылов довел обработку этого вида поэзии до высшего совершенства, и после него уже ни один писатель не брался за басню.

объяснение: